Ловушка для простака - [22]

– Я не могу круглые сутки следить за вами сам или поручить это кому-либо еще. У полиции полно других дел. Днем я не думаю, чтобы вам угрожала особая опасность, а вот ночью лучше держать ухо востро. Вероятно, они не сразу обнаружат ваше пристанище, но, узнав, что вы живете в моем доме, еще больше встревожатся. Так что с любой точки зрения это великолепный тактический ход.

– Но у меня не так уж много денег и…

– Пока вам нечего об этом беспокоиться. Главное – действовать быстро, не дав им опомниться, и разработать какой-нибудь хитрый план.

– Ты все время говоришь о них во множественном числе, Франц, – вмешалась Эдит. – Значит, по-твоему, у Сенталло несколько врагов?

– Мне трудно себе представить, чтобы один человек мог провернуть такую операцию, да еще и позаботиться об устранении Дженни Йост, подписав тем самым приговор нашему гостю. Само собой, в основе или наверху (это уж как тебе больше нравится!) есть кто-то один, и он командует остальными. Но нам незачем начинать прямо с него. По-моему, разумнее попробовать разговорить самых незначительных сообщников, а уж потом, по возможности, продвигаться дальше.

– Ты имеешь в виду Ферди Херлеманна или Аннетту Шар?

– Почему бы и нет? Уж если мы раз и навсегда признаем тот факт, что Людовик действительно встречался с Дженни Йост, эти двое точно соврали. Вот пусть они нам и расскажут, чего ради им вздумалось врать и кто их заставил.

– Но если бы они хотели рассказать правду, то почему не сделали этого до сих пор?

– По правде говоря, я больше рассчитываю не столько на добрую волю, сколько на страх. Сенталло очень силен. По-моему, он способен разговорить даже самого отъявленного молчуна, тем более, что может пустить в ход методы, которые нам запрещены.

Людовик решительно отодвинул тарелку.

– Обещаю вам, что Херлеманн у меня заговорит, как только я до него доберусь! Завтра же поймаю Ферди либо у банка, либо дома.

– Спокойнее, Сенталло, спокойнее! Я требую, чтобы вы ничего не предпринимали, не поставив меня в известность и не получив моего одобрения. Сначала я должен обсудить все это со своим шефом, комиссаром Лютхольдом, и выяснить его мнение. Стало быть, завтра утром вы спокойно посидите тут, пока я не вернусь. А потом мы вместе разработаем план действий.

После ужина Эдит показала Людовику комнату, где он сможет спать так же спокойно, как любой гражданин, которому нечего опасаться правосудия своей страны. Здесь стояла тяжелая, приземистая и начищенная до блеска деревенская мебель. Низкая и широкая постель казалась мягкой, как пух. Комод украшали две фотографии – пожилой женщины и мальчугана лет двух-трех. Увидев, что Сенталло разглядывает карточки, Эдит пояснила:

– Наша мама… и мой сын, Курт…

– А, так вы…

– Нет, Сенталло, я не замужем, я мать-одиночка. Отец моего ребенка бросил меня и вернулся к себе в Австрию, узнав, что я жду малыша.

Эдит говорила без ложного стыда, но и без вызова. Спокойный голос свидетельствовал о твердой решимости отвечать за свои поступки. Сенталло охватило странное смущение. Ему хотелось сказать, насколько она вдруг стала ему ближе и милее, но он не посмел, боясь обидеть молодую женщину. Так вот почему тогда в кафе Вертретер сказал, что Эдит способна все понять! Оставшись один, Людовик подумал, что, если бы не Дженни, он хотел бы иметь такую подругу жизни – невозмутимую и надежную.

Франц Вертретер зашел пожелать гостю спокойной ночи и узнать, хорошо ли ему на новом месте. Людовик смущенно забормотал, как он благодарен хозяину дома и его сестре за все, что они для него делают, и поклялся никогда не забывать об этом. Теплые слова об Эдит, по -видимому, растрогали ее брата.

– Да, хорошая девушка, но ей страшно не повезло…

– Можно мне задать вам один вопрос, инспектор?

– Если сумею – отвечу.

– Почему вы так добры ко мне? Вы же меня почти не знаете, и, по идее, моя судьба должна быть вам совершенно безразлична. Я никак не могу понять причин такой необычайной заботы… Мы ведь совсем чужие…

Вертретер уселся на край постели.

– Я мог бы рассказать вам массу красивых историй: например, о своей любви к справедливости и о том, как мне тяжело видеть, что невиновный должен расплачиваться за чужие грехи. Я мог бы сослаться также на угрызения совести, поскольку это я вас арестовал два года назад. Мол, совершив ошибку, я запятнал свою честь полицейского и должен оправдаться в собственных глазах. Но правда выглядит далеко не так привлекательно, хотя все, о чем я только что упомянул, тоже верно и сыграло определенную роль в моем желании помочь вам обелиться. Но дело еще вот в чем: братья Линденманн обещали выплатить двадцать процентов премиальных тому, кто поможет найти украденные у них деньги. Двадцать процентов от трехсот шестидесяти восьми тысяч – это семьдесят три тысячи франков[3], то есть достаточно круглая сумма, даже если разделить ее на двоих. Подобная манна небесная позволила бы Эдит больше времени уделять сыну и – кто знает? – быть может, найти славного малого, который бы простил совершенную ею ошибку… Вот, старина, теперь вам все известно.

– Благодарю за откровенность, инспектор. И положитесь на меня – я сделаю все, чтобы вас не разочаровать.