Ловушка для любви - [13]

— Покажи! — девушка лениво потянулась к коробочке.

— Красота, может, и не сногсшибательная, однако редкость — величайшая. Помнишь недавнюю шумиху вокруг падения в центре города метеорита?

— Того самого, что рассыпался в прах?

— В прах — да не совсем! — заговорщицки улыбнулся Берц. — Кое-что осталось. Незначительного размера дольки. Только об их истинном количестве мало кто знает. Даже среди астрогеологов. Одна из крупинок досталась мне. На Земле подобный минерал отсутствует. Так что перстенек, инкрустированный эладором, — единственный на планете.

— Спасибо, папуля! Я ценю твои заботы! — голос Ирены выражал эмоций не больше, чем звук сбрасываемого с крыши дефицитного на экваторе Африки льда или лежащий в тазике у ног хирурга удаленный им аппендикс.

Стеф Берц, не подавая вида, что уязвлен холодным безразличием дочери, молча надел перстень на изящный палец ее руки.

В коридоре клиники две недурной внешности медсестры, между тем, темпераментно судачили о посетителе и больной. Миниатюрная шатенка в очках-колесах, кстати, очень ей шедших, никак не могла утолить не в меру разгоревшееся любопытство.

— Он — импозантный мужчина! Просто мармелад в шоколаде! Сладкий-сладкий! От проституток, этих бесстыжих вешалок, наверняка на улице отбоя нет. Ты как считаешь?

— Никак! — отрезала напарница, старше не только по возрасту, но и стажу работы в элитном учреждении. — Что мне за дело до личной жизни посетителей?

— И давно записалась в святоши?

— Нет! Однако с ним в постель не лягу даже за раковину каури, доверху наполненную отборным жемчугом.

— Не твой тип?

— Вовсе нет! Просто этими упражнениями я с ним уже занималась. И не скажу, что вознеслась на небеса от испытанного блаженства.

— Может, ты просто слишком требовательна?

— Два раза за ночь — разве это результат? Смех, да и только! А как хорохорился, одним видом давая понять, что непременно заставит меня искать пятый угол.

— И все равно, на мой взгляд, он — сим-по-пон-чик!

— Симпопончик — тренируй свой кончик!

— Да ты прямо поэт! — благоговейно произнесла младшая из товарок.

— Одно время, причем довольно долго, сожительствовала с ударником рифмованного труда. От него нахваталась.

— А что его дочь? Серьезно болеет?

— Не то слово! Ты у нас без году неделя, поэтому не знаешь, что Ирена больна неизлечимо.

— А она разве не реабилитационный период после пластической операции проходит? Во всяком случае, так записано в истории болезни.

— Так-то оно так, однако…

— Не набивай себе цену! Колись…

— Видишь ли, под скальпель хирурга-косметолога она попадает не впервые. Кстати, я ее — без тени злорадства — называю не Ирена, а Сирена. Сирена де Бержерак…

— Значит, у нее…

— Да, если тебе хотя бы в общих чертах известна трагедия этого француза…

— Я, конечно, с писателями, тем более регулярно, корректурой волос между ног не занималась, — колкостью на колкость ответила медсестра, — но в колледже историю мировой литературы изучала. Итак, у бедняжки — большой нос?

— Не то слово! Больше двух с половиною дюймов. Представляешь этот банан?! Судовой румпель — вот что такое ее нюхало! Да еще с отвратительной фиолетовой гроздью на переносице. В самый раз без грима в фильме ужасов сниматься.

— Но ведь для современной медицины особого труда устранить подобную патологию не составляет.

— Увы, составляет! Иначе бы Ирена столько не страдала. Трудно поверить, но два года назад она была абсолютно нормальной, пышущей здоровьем красоткой. А потом на носу вскочила едва заметная горошина. Заразу, еще не подозревая о ее подлой каверзности, удалили. Не в нашей, правда, клинике. Худшее, казалось, осталось позади. Как вдруг девушка начала примечать, что ее орган обоняния ведет себя, мягко говоря, странно. Иными словами, он как бы начал жить собственной жизнью. С каждым днем становился длиннее, а на месте каждой удаляемой шишечки сразу появились две.

— Силы небесные! — напарница так сопереживала, что ее очки-колеса запотели, и она принялась совершенно бездумно протирать их полой медицинского халата.

— Последовала новая операция, включая химиотерапию. И вновь результат — обратный ожидаемому. Нос, будто взбесившись, все удлинялся и удлинялся, а на переносице выросло уже четыре шишки. И пошло-поехало. Сейчас их у нее шестнадцать. Целая виноградная гроздь, до содрогания отвратительная в своей лиловости. И что самое страшное, ни одно медицинское светило в мире не знает, как этот симбиоз поведет себя дальше.

— Пресвятая дева Мария! Неужели бедная Ирена обречена вечно сражаться с собственным, будь он проклят, носом?

— Задай вопрос полегче. Лучше — кому-нибудь из узких специалистов. Я же знаю следующее: последний раз Ирене под кожу лица вживили два донорских сухожилия — от носа до затылка, обхватив скулы, словно обручем. И что в итоге? Бедняжку начали донимать дикие боли. Сухожилия пришлось в срочном порядке иссечь, чем и занялись в нашей клиники. Именно после этой весьма болезненной процедуры она и лежит.

Глава 19

— А что если высший смысл жизни состоит в том, что она не имеет никакого смысла? — озвучив сей экспромт, а может, как впоследствии утверждали злые языки, домашнюю заготовку, его автор, габонец лет тридцати, в черном смокинге и белых перчатках, сорвал приличные аплодисменты.