Ловушка - [33]

– Ни за что, мы никогда, я обещаю, – проверещал агент.

Хоби два раза надавил на крюк в такт своим словам.

– Не «мы». Только ты. Потому что ты можешь сделать для меня кое-что еще.

– Что? – прохрипел агент. – Я готов на все.

– Избавься от своего бесполезного партнера, – прошептал Хоби. – Сегодня, на яхте.

Его агент принялся рьяно кивать, насколько позволял ему крюк. Хоби наклонился вперед и убрал крюк. Агент повалился на бок, и его вырвало прямо на диван.

– И принеси мне его правую руку, – снова прошептал Хоби. – В качестве доказательства.

Они выяснили, что клиника, которую посещал Леон, была не отдельной самостоятельной больницей, а административной единицей, входящей в состав гигантского частного больничного комплекса, который обслуживал округ Патнам. В огромном парке стояло десятиэтажное белое здание, а вокруг него расположились всевозможные медицинские учреждения. Узкие извилистые дорожки вели по обустроенной со вкусом территории в маленькие тупички, где находились кабинеты врачей и дантистов. Если доктор не мог справиться с проблемой в своем кабинете, он отправлял пациента в главный корпус, в больницу, и занимался им там. Таким образом, кардиологическая клиника представляла собой довольно солидное заведение, в котором постоянно менялся контингент врачей и больных в зависимости от того, кто болен и насколько серьезно. Из бумаг Леона было ясно, что им занимались в нескольких местах: сначала в отделении интенсивной терапии, затем в послеоперационной палате, потом амбулаторно и снова в интенсивной терапии, когда он пришел сюда в последний раз.

Единственной постоянной величиной было имя лечащего врача, некоего доктора Макбаннермана, которого Ричер представлял себе добродушным седовласым стариком, опытным, знающим и сочувствующим, возможно, с шотландскими корнями, пока Джоди не сказала ему, что встречалась с врачом несколько раз, что она из Балтимора и ей тридцать пять лет. Ричер вел машину Джоди по маленьким извивающимся дорожкам, а она поглядывала по сторонам в поисках нужного кабинета. В конце концов Джоди узнала низкое кирпичное строение, белое и очень аккуратное. Казалось, оно испускает антисептическое сияние, как и все медицинские заведения в мире. Снаружи стояло около полудюжины машин, и Ричер заехал задом на единственное пустовавшее место.

В приемной их встретила пожилая полная женщина, которая с сочувствием поздоровалась с Джоди. Она предложила им подождать во внутреннем кабинете доктора, за что они заслужили мрачные взгляды других пациентов. Здесь было тихо, стерильно и безлико, стоял обычный стол для осмотра пациентов, а на стене за столом висело большое изображение человеческого сердца в разрезе. Джоди смотрела на него с таким видом, словно задавала себе вопрос: «И какая же его часть в конце концов не выдержала?» Неожиданно Ричер почувствовал, как ровно бьется у него в груди его собственное сердце, огромное и сильное, как оно качает кровь и она пульсирует в запястьях и на шее.

Они прождали десять минут, затем внутренняя дверь открылась, и вошла доктор Макбаннерман, темноволосая, неприметная женщина в белом халате, со стетоскопом, висящим на шее, словно офисный бейджик, и с беспокойством на лице.

– Джоди, – сказала она. – Примите мои соболезнования.

На девяносто девять процентов ее сочувствие было искренним, но Ричер уловил в ее голосе легкую тревогу. «Она боится обвинения во врачебной ошибке», – подумал Ричер. Дочь пациента, адвокат, пришла к ней сразу после похорон. Джоди тоже все поняла и кивнула, пытаясь ее успокоить.

– Я пришла, чтобы вас поблагодарить. Вы все отлично делали, с самого начала и до самого конца. Лучше с этой задачей не справился бы никто.

Макбаннерман немного расслабилась, и один процент беспокойства исчез. Она улыбнулась, и Джоди снова посмотрела на большое изображение сердца.

– Так что же в результате отказало? – спросила она.

Макбаннерман проследила за ее взглядом и едва уловимо пожала плечами.

– На самом деле отказало все. Сердце – это большая сложная мышца, она сокращается тридцать миллионов раз в год. Если ей удается выдержать двадцать семь миллиардов ударов, что равняется девяноста годам, мы называем это старостью. Если только восемнадцать миллиардов, то есть шестьдесят лет, мы говорим о ранней болезни сердца. И называем ее самой серьезной медицинской проблемой Америки, но на самом деле можем сказать только одно: рано или поздно сердце останавливается.

Она замолчала и посмотрела на Ричера. На мгновение ему показалось, что она увидела у него какие-то симптомы, но он тут же сообразил, что она ждет, чтобы его представили.

– Джек Ричер, – сказал он. – Я старый друг Леона.

Макбаннерман медленно кивнула, словно получила ответ на мучившую ее загадку.

– Знаменитый майор Ричер. Он много о вас говорил.

Она сидела и с откровенным интересом разглядывала Ричера. Изучила его лицо и перевела взгляд ниже, на грудь. То ли потому, что у нее такая профессия, то ли просто заметила ожог от выстрела.

– А он говорил еще о чем-нибудь? – спросила Джоди. – У меня сложилось впечатление, что его что-то беспокоило.

Макбаннерман повернулась к ней с озадаченным видом, словно хотела сказать: «Все мои пациенты обеспокоены, их беспокоит вопрос жизни и смерти».