Ловушка - [45]

Вторая половина дня показалась бесконечной. Разговоры шли только об этом списке заложников. Если брали пятнадцать, то у каждого был примерно один шанс из двадцати оказаться в их числе. Часов в пять ему представился случай распить с товарищем бутылку вина. Не было ли преувеличения во всех этих слухах? С той поры, как лагерное руководство объявило, что никогда не прибегнет к выдаче заложников, прошло не так много времени. Они не могли так быстро отречься от своих слов. И потом, может быть это только предположение, что этот офицер был убит, поскольку он был немцем? Судя по некоторым разговорам, он был убит мужем некой женщины, с которой того застал. На самом деле речь шла о любовной драме. Не могли расстрелять пятнадцать человек из-за того, что муж убил любовника своей жены. Что касается солдата, то тот был пьян. Это на следующий день после драки между немецкими солдатами его труп нашли перед Альказаром.

Бриде лег на кровать. Все его товарищи по комнате были на месте. В этот час они играли в карты, но в этот вечер они только и говорили. Бриде хотелось бы побыть одному, никого не видеть. Он еще не верил, что заложники будут назначены, но в тридцать седьмом, он точно так же не верил, что начнется война. Он скрестил руки под головой. Очень жаль, что нельзя было закрыть уши так же, как глаза. Ему доставляло мучение слышать, как повторяли без конца то, что он слушал целый день. Самое удручающее в трагические моменты жизни – это замешательство среди окружающих. Нам удается, силою воли, изгнать из нашего сознания все то, что могло вызывать у нас страх. И вот мы оказываемся окружены людьми, которые не сделали этого усилия. Бриде не мог их больше слушать. Он пошел уединиться за бараком. Через полчаса, когда он вернулся, он встретил Боме. "Я не еду", – сказал тот, возвращая письмо Бриде. Он был бледен. Его руки слегка дрожали. Ему только что объявили, что его отъезд отложен.

Эта новость так поразила Бриде, что несколько минут спустя, когда он стал искать письмо, не сразу его нашел. Оно было сложено вчетверо и провалилось на дно кармана. Кольцо сжималось. Если приостанавливался отъезд человека, у которого все бумаги были в порядке, на какое освобождение мог рассчитывать Бриде. Приказы явно исходили извне. Капитан Лепелетье и его лейтенанты были теперь лишь исполнители.

Но потрясения, подобные этому, нас просветляют. Когда мы осознаем, что можем быть лишены жизни, мы возвращаемся к самим себе и понимаем, что только одно может дать нам силы встретить такое испытание – это действовать в полном соответствии с нашей совестью. Вечером, в кровати, Бриде охватил стыд за то, что он говорил и на что надеялся в течение дня. Он утверждал, что немецкий полковник был убит ревнивым мужем. Но в глубине души, если бы на карту не была поставлена его жизнь, он отлично знал, что сказал бы совсем другое. Он бы, наоборот, утверждал, что немец был убит патриотом и что следовало бы перебить всех немцев. Он надеялся на освобождение. Какая низость! В тот момент, когда предстояло умереть французам, он бы согласился уехать, он бы бросил своих соотечественников.

Около девяти утра стало известно, что к руководству лагеря с очень ранним визитом явились офицеры из Комендатуры города Бове. Их сопровождал один штатский. Говорили, что это был генеральный секретарь супрефектуры Клермона. Служащие лагеря передали ему более ста восьмидесяти личных дел. Эти дела находились теперь в Министерстве внутренних дел.

* * *

Слухи ввергли Бриде в полное уныние. Он не хотел в это поверить. Это все были россказни. Откуда это могло быть известно? Даже если это было правдой, откуда могли узнать об этом заключенные спустя два часа? Бриде с иронией вспомнил о людях, которым все всегда было известно. Но эта странная делегация была замечена многими товарищами. Если никто и не знал, для чего она приехала, то нельзя было отрицать самого факта приезда. Бриде отвечал, что это было вполне естественным, что немцы наведывались в лагеря. Они захватили страну. Как оккупанты, они ходили повсюду. Что касается остального, то это были только предположения.

В течение дня не произошло ничего примечательного. На следующий день Бриде пописал еще одно письмо Иоланде, гораздо короче. Он радовался, что первое не было отправлено. Погода стояла великолепная. Ему казалось, что опасность миновала. Слишком долго она нависала, чтобы продолжать представлять угрозу.

Часов в десять, когда Бриде глядел в окно, располагавшееся как раз над его кроватью, он вдруг увидел на дороге, по ту сторону проволочных заграждений, два грузовика, в которых стояли люди. Расстояние было еще слишком велико, чтобы разобрать, что это были за люди. Грузовики приближались, оставляя за собой облако пыли, стелившееся по дороге. Неожиданно он узнал немецких солдат. Они сменили французских жандармов. Бриде, который по жизни всегда хранил дурные новости при себе, был настолько потрясен, что тут же подозвал своих товарищей. Они припали к окнам. В течение нескольких минут они, казалось, не понимали значения этой смены. Затем, словно испытывая облегчение от того, что еще более усугубляли ситуацию, они пустились причитать. Нет, не пятнадцать, а тридцать, пятьдесят заложников будут расстреляны. И немцы не удосужатся узнать, будут ли то женатый, отец семейства, опора семьи, герой прошлой войны, тяжелораненый, и т.д.