Ловец снов - [10]

День другой, дерьмо все то же, думает он, но на поверку дерьмо тоже оказывается другим.

Но тут звонит телефон, и он хватает трубку, исполненный робкого радостного предчувствия: это наверняка мальчишка Дефаньяк, попросит отменить одиннадцатичасовую встречу.

Должно быть, чует кошка, чье мясо съела, думает Джоунси. Что ж, вполне возможно. Обычно это студенты добиваются встречи с преподавателем. Когда же парню сообщается, что преподаватель хочет видеть его… не нужно быть ясновидящим, чтобы понять, куда ветер дует.

— Алло, Джоунс у телефона, — бросает он в трубку.

— Привет, Джоунси, как жизнь?

Он узнал бы этот голос где угодно.

— Генри! Эй, Генри! Прекрасна, жизнь прекрасна!

По правде говоря, это не совсем так, вернее, далеко не так, особенно при мысли о скором появлении Дефаньяка, но все относительно, не так ли? По сравнению с тем, где он окажется через двенадцать часов, пришпиленный к попискивающим, гудящим, позвякивающим аппаратам: одна операция позади и три еще ждут… Джоунси сильно приукрашивает действительность, или, попросту говоря, бздит сквозь шелк. Высокопарно выражаясь, делает хорошую мину при плохой игре.

— Рад это слышать.

Должно быть, он расслышал невеселые нотки в голосе Генри, но скорее всего просто чувствует подобные вещи.

— Генри? Что стряслось?

Молчание. Джоунси хочет было снова спросить, но Генри все же отвечает:

— Мой пациент умер вчера. Я увидел заметку в газете. Барри Ньюмен его звали.

И после небольшой паузы добавляет:

— Он был диванным пациентом.

Джоунси не совсем ясно, что это такое, но старому другу плохо. Он это знает.

— Самоубийство?

— Сердечный приступ. В двадцать девять лет. Вырыл собственную могилу ложкой и вилкой.

— Жаль.

— Последние три года он не был моим пациентом. Я отпугнул его. Случилась… одна из этих штук. Понимаешь, о чем я?

Джоунси кивает, забыв, что Генри его не видит.

— Линия?

Генри вздыхает, но Джоунси не слышит в его вздохе особого сожаления.

— Да. И я вроде как выплеснул все на него. Он смылся так, словно задницу припекло.

— Это еще не делает тебя виновником его инфаркта.

— Может, ты и прав. Но почему-то мне так не кажется.

Снова пауза. И потом, уже веселее:

— Разве это не строчка из песни Джима Кроче? А ты? Ты в порядке, Джоунси?

— Я? Угу. А почему ты спрашиваешь?

— Не знаю, — говорит Генри. — Только… Я думаю о тебе с той самой минуты, как развернул газету и увидел фото Барри на странице некрологов. Пожалуйста, будь осторожнее.

Джоунси вдруг ощущает легкий холодок, пронизавший до самых костей (многим из которых грозят скорые множественные переломы).

— Да о чем это ты?

— Не знаю, — повторяет Генри. — Может, просто так. Но…

— Неужели опять эта линия? — тревожится Джоунси и, машинально развернувшись в кресле, смотрит в окно, на переменчивое весеннее солнышко. И тут на ум приходит, что парнишка, Дефаньяк, вероятно, съехал с катушек и прихватил оружие (коварный замысел, как говорится в детективах и триллерах, которые Джоунси любит почитывать в свободное время), и Генри каким-то образом это просек.

— Не знаю. Вполне возможно, просто опосредованная реакция на смерть Барри. Видеть его фото на странице некрологов… Но все же поостерегись немного, договорились?

— Ну… конечно, я вполне могу…

— Вот и хорошо.

— У тебя точно все нормально?

— Лучше некуда.

Но Джоунси так не думает. Он уже хочет сказать что-то, когда слышит за спиной робкий кашель и понимает, что Дефаньяк скорее всего уже здесь.

— Вот и хорошо, — вторит он, поворачиваясь к столу.

Да, в дверях переминается его одиннадцатичасовой посетитель, на вид совсем не опасный: обычный мальчишка, закутанный в старое мешковатое пальто с капюшоном и деревянными пуговицами, не по погоде теплое, тощий и невзрачный, с панковской прической, неровными пиками торчащей над встревоженными глазищами.

— Генри, у меня срочный разговор. Я перезвоню…

— Да нет, не стоит. Честно.

— Уверен?

— Да. Но только… тут еще одно дельце. Тридцать секунд есть?

— Естественно, как же не быть?

Он поднимает палец, и Дефаньяк послушно кивает. Однако продолжает стоять, пока Джоунси не показывает на единственный, не заваленный книгами свободный стул. Дефаньяк нерешительно направляется к нему.

— Выкладывай, — говорит Джоунси в трубку.

— Думаю, надо бы смотаться в Дерри. По-быстрому, только я и ты. Навестить старого друга.

— То есть?

Но он не хочет в присутствии постороннего произносить это имя, совсем детское, чуточку смешное имя. Да и ни к чему: Генри делает это за него. Когда-то они были квартетом, потом, ненадолго, стали квинтетом, а потом снова квартетом. Но пятый, собственно говоря, так и не покинул их. Генри называет это имя, имя мальчика, каким-то чудом так и оставшегося мальчиком. Тревоги Генри о нем более понятны, отчетливее выражены. Он объясняет Джоунси, что ничего в точности не известно, просто так, предчувствие, что старый приятель, вполне возможно, нуждается в посещении.

— Говорил с его матерью? — спрашивает Джоунси.

— Думаю, — отвечает Генри, — будет лучше, если мы просто… ну, словом, свалимся как снег на голову. Как насчет твоих планов на этот уик-энд? Или следующий?

Джоунси ни к чему сверяться с ежедневником. Уик-энд начинается послезавтра. Правда, в субботу нужно быть на факультетской вечеринке, но от этого можно легко отделаться.