Ловец огней на звездном поле - [123]

– А кто научил его рисовать?

Шерри Квитмен улыбнулась.

– У него просто поразительные способности, правда? Нет, никто не учил его специально. Всему, что он умеет, мальчик выучился сам. Сыграла свою роль и немота. Утратив способность говорить, Стюарт вовсе отказался от слов и начал создавать свой язык – язык образов и рисунков.

– Какие официальные шаги вы предприняли, чтобы установить личности его родителей? – спросила Мэнди, которой нужны были детали для отчета.

– Как я уже говорила, Стюарт поступил к нам в возрасте не старше пяти лет, поэтому мне казалось, что его шансы оказаться усыновленным достаточно велики, даже несмотря на его дефект. В общем и целом, мы делали примерно то же, что и вы сейчас, – пытались побольше узнать о его прошлом. Начали, разумеется, с официальных записей, но след оборвался в Теннесси: в их приюте был пожар, и все документы оказались уничтожены. И все компьютеры тоже. Впрочем, когда я стала расспрашивать сотрудников, мне ответили, правда – неофициально, что Стюарт был настоящим подкидышем: его якобы оставили на ступеньках приюта то ли в корзинке, то ли в ящике из-под апельсинов, но, сами понимаете, эту информацию нельзя считать на сто процентов достоверной. – Шерри пожала плечами. – В общем, наши поиски ни к чему не привели – мы так и не сумели выяснить ни имен его родителей, ни даже в какой части страны он появился на свет. В наши дни очень немногие сироты ускользают от внимания существующей системы защиты детства, но Стюарту это каким-то образом удалось. Ну а как только я убедилась, что дальнейшие поиски его родителей бесполезны, то сразу начала процедуру передачи мальчика под опеку штата, что включало и лишение его родителей всех прав. Одновременно мы начали подыскивать подходящую семью, которая могла бы взять его на воспитание или даже усыновить. К сожалению, в наше время пристроить ребенка с таким дефектом в нормальную семью очень нелегко, почти невозможно, но мы продолжали делать все что могли.

Стюарт посещал «Седар-Лейкс» уже несколько месяцев, когда к нам пришла какая-то женщина и заявила, что хотела бы взять мальчика к себе. Как и полагается в подобных случаях, мы провели полную проверку заявительницы, но все, казалось, было в полном порядке. Эта женщина никогда не привлекалась ни к уголовной, ни к административной ответственности, проверка жилищных условий тоже прошла удовлетворительно. В целом она производила впечатление человека, который прекрасно умеет общаться и вести себя в обществе, а ее коллеги из «Седар-Лейкс», где она работала, дали ей просто превосходные характеристики.

Признаюсь, мы все были очень рады за Стюарта. Нам казалось – мы сумели обойти и систему, и статистику и найти нашему «великому немому художнику» новый дом и новую мать. С тех пор и вплоть до сегодняшнего дня я о Стюарте больше ничего не слышала.

Мэнди удовлетворенно кивнула. Судя по ее лицу, она быстрее меня сложила кусочки полученной нами информации в некую картину и пришла к какому-то решению.

– Пожалуй, я распоряжусь больше не публиковать в газетах объявления о розыске его родителей, – сказала она.

– Почему?

– Похоже, тут просто некого лишать родительских прав.

– Откуда ты знаешь? – возразил я. – А что, если Майки не подкидыш? Что, если его настоящие родители все-таки существуют, что, если они тоскуют по нему, ищут его… Ведь какая-то женщина все-таки произвела его на свет! Должно же это хоть что-нибудь значить!

Мэнди покачала головой.

– Я тебя отлично понимаю, Чейз. Я понимаю, чтó ты чувствуешь – в конце концов, ты и сам когда-то был в подобном положении, но… Поверь, за этим мальчиком никто не придет. Никогда.

Шерри молча кивнула, соглашаясь с Мэнди, но я никак не мог успокоиться.

– И что будет с ним дальше? – спросил я, глядя на обеих женщин.

– Штат возобновит опеку над мальчиком. Учитывая его прошлую жизнь и насилие, которому он подвергался… Откровенно говоря, шансов попасть на воспитание в приемную семью у него не слишком много, не говоря уже об усыновлении. Скорее всего, он останется на попечении штата до тех пор, пока ему не исполнится восемнадцать.

В одной из песен Шерил Кроу говорится о том, что первая боль – самая сильная, и это действительно так. И все же я бы добавил в эту песню еще один куплет. Я бы спел о том, что каждый взрослый, который причинил боль ребенку, заслуживает того, чтобы ему в спину воткнули кинжал – воткнули и сломали у самой рукоятки.

Мысленно я представил, как Майки играет с дядей в шахматы, как держит за руку миссис Хэмптон, как ест «Мунпай», как протягивает Томми бинт, как стоит на улице и смотрит на похоронную процессию, прижав ладонь к сердцу, словно принося Клятву верности[75]. Я мог бы припомнить еще немало подобных картин, забыть которые мне было бы трудновато.

Да я и не хотел их забывать. За считаные дни Майки-Бадди-Стюарт перестал быть просто героем статьи, которую я писал по заданию редакции. Он стал для меня чем-то бóльшим…

Совершенно неожиданно я подумал об Иисусе – о том, как он сидел на камне в окружении детей; быть может, одного или двух Он даже взял на колени. Кажется, именно тогда Он сказал: «А кто соблазнит одного из малых сих… тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской».