Ловец мелкого жемчуга - [14]

– Думаешь, здесь все так хорошо? – спросил Георгий – неизвестно, у Федьки или у себя.

– Да уж получше! Когда в Москве стригут ногти, в Киеве режут пальцы. Знаешь такую пословицу? Вот и твори, выдумывай, пробуй, как Маяковский перед самоубийством завещал. Лучше бы, конечно, в Германию свалить или хотя б в Израиловку. Но тоже – мовы басурманской не знаю, воевать за ридну Израильщину неохота. Повезло еще, что родители меня в Сибири родили. Ну, ездили когда-то на комсомольскую стройку, дурь молодая в головах гуляла. Оформил российское гражданство, сюда поступил бесплатно. А то вообще бы хоть в петлю. Я в Киеве три года знаешь как крутился? Ослиной мочой только не торговал, а так все перепробовал. Ну и что? Даже на отдельную хату не накопил, не то что на коммерческую учебу. Ничего, мы в Москве прорвемся, – подмигнул он. – Ты рыжий, я хохол, мы с тобой друг друга стоим!

За полтора месяца соседства Георгий понял, что с Федькой можно идти пешком на Северный полюс. Он был неприхотлив, незлоблив и надежен. Единственной его странностью была патологическая чистоплотность. Федька нервничал даже от вида тонкого слоя пыли на маленьком телевизоре, который он привез из дому. Тумбочка в прихожей была заставлена всевозможными моющими жидкостями и порошками. Федька даже у Лерки и Лорки первое время пытался наводить порядок, хотя бы снимать колготки с книжных полок и класть их в шкаф. Правда, вскоре он махнул рукой на этот сизифов труд, но чистота в собственной комнате – это было святое.

Что ж, Георгий тоже не слишком любил то, что в общаге считалось творческим беспорядком, поэтому Федькины привычки его вполне устраивали.

Казенав помог накрыть стол ко дню рождения, хотя заметил при этом, что на такие деньги даже кошек не накормишь.

– Абрикосовки, выходит, не будет? – удивился он, узнав, что запасы фруктового самогона, казавшиеся неисчерпаемыми, у Георгия кончились. – А чего ж ты ее выставлял всем и каждому, раз у самого мало было? Ну, Рыжий, ты даешь! Да в них же хоть ведро каждый день вливай – сожрут и не заметят. Мог бы и заначить. И денег, считай, нету… Ты каким местом думал, когда за месяц все гроши потратил? Ну, ладно, ладно, – успокоил он, глянув в смущенное Георгиево лицо. – Придумаем что-нибудь. Картошки наварим побольше, а то попривыкали икрой закусывать.

Привычки закусывать икрой в общаге ни у кого не наблюдалось. Скорее, наблюдалась привычка вообще не закусывать, увлекшись спором о том, кто гениальнее – Феллини или Витька Ремцов с третьего курса. Вопрос со спиртным тоже решился просто: Федька велел каждому гостю приходить со своим бухлом, объяснив, что это будет лучшим подарком. В результате всего этого сдвинутые письменные столы были уставлены разномастными бутылками, которые были открыты одновременно и пились вперемежку, без забот о повышении и понижении градуса.

Марфа появилась, когда веселье было в самом разгаре. Георгий думал уже, что она не придет, и чувствовал себя из-за этого не столько расстроенным, сколько слегка уязвленным.

– Стучу, стучу, а вы не слышите, – сказала Марфа, появляясь на пороге комнаты.

– О, Марфушенька-душенька! – заорал Федька. – Ты свои интеллигентские штучки брось. Слышишь голоса – входи без заморочек.

Георгий повесил на гвоздь Марфину замшевую куртку. Под курткой на ней был надет необыкновенный пиджачок – темно-синий, с ассиметричными лацканами и большими, пришитыми в каком-то гармоничном беспорядке деревянными пуговицами.

– Поздравляю, Герочка, – сказала она и, привстав на цыпочки, чмокнула его в щеку. Косметикой Марфа совсем не пользовалась, но от нее пахло духами – так тонко и чуть горьковато, что казалось, это и не духи вовсе, а просто запах ее волос. – Казенав сказал, ты только бутылки в подарок принимаешь. А закусь берем? – поинтересовалась она, развязывая шнурок на своей большой коричневой сумке-мешке. – Что ж, держи, именинник.

Она протянула Георгию литровую бутылку шотландского виски и большую банку испанских маслин.

– Берем, берем, а как же! – обрадованно закивал Федька. – Утонченная ты девушка, Марфушенька, другая бы водки с селедкой принесла.

– Не слушай ты его, – смутился Георгий. – Спасибо, что пришла.

– Ах, какая вежливость! – засмеялась Марфа. – Да-а, Герочка, не пообтесался ты еще! Ну, держи тогда интеллигентский подарок.

Она извлекла из своей бездонной сумки огромный сверток, перевязанный серебристым шнурком поверх темно-синей бумаги. Георгий развернул бумагу, мимолетно пожалев, что приходится разрушать такую изящную упаковку, и подивившись, что Марфа отнеслась к этому так тщательно.

Увидев подарок, он оторопел, не зная, что сказать.

Это был альбом немецкого фотографа Зандера, выставка которого под названием «Люди ХХ века» недавно открылась в Пушкинском музее. Георгий уже успел сходить на эту выставку, отстояв двухчасовую очередь. По залам он бродил часа четыре: не мог оторваться от бесконечной череды портретов – рабочих, адвокатов, крестьян, детей крестьян, детей городских служащих, нацистов – и с тоской думал о том, что альбом Зандера, продававшийся тут же, в фойе, купить невозможно. Георгий не задумываясь отдал бы за альбом все свои деньги, так заворожил его этот поразительный, мистический и какой-то пугающий сонм человеческих лиц. Но отдавать все деньги не имело смысла, потому что их все равно не хватило бы.