Ловцы троллейбусов - [9]

Все-таки поразительное это создание природы – человечество! Исхитрилось «произойти», а затем начало отвоевывать жизненное пространство у лесов и морей. Скоро, кажется, не останется ни воды, ни древесины, а будет сплошная человеческая масса, но она изобретет, чем заменить и воду и лес.

Побеждая, закабаляя землю, человечество не может пока совладать с ней. Земля позволяет нам рыть шахты, бурить скважины, устраивать экспериментальные взрывы, чтобы затем эдак слегка по-вибрировать поверхностью, – и это даже не угроза, а так, напоминание, кто все же хозяин.

Фотографии последствий землетрясения надолго лишали меня покоя. Мне не хотелось думать, что земля, когда мы ей чересчур досаждаем, пытается стряхнуть нас, словно надоедливую мошкару. Мне хотелось верить, что мы ее излюбленные, но не всегда послушные дети. Я бы даже сказал, кощунственно непослушные. Представить только: поселяемся возле вулканов, потому что почва после извержения более плодородна. Вулкан там, в глубине, булькает, гудит. Бьют из-под земли горячие гейзеры. А мы этой горячей водой дома и теплицы обогреваем!

Ох, эти города, вообще все эти постройки! Человечество в своих хлопотах благоустройства напоминает ласточек: лепит строения к выгнутой и, следовательно, малопригодной для этого поверхности земного шара. А шар возьми да надуйся, а то и лопни... Что мы знаем о странностях нашей планеты?

И прискорбно делалось: какая же романтика в таинстве падающей звезды? Кому в голову пришло этим восхищаться, да еще загадывать при этом желание?

Но жизнь не остановить!

Я стал свидетелем того, как ломали старый дом. Открылись оклеенные разноцветными обоями внутренние стены комнат – голубые, розовые, зеленые. Эти клетушки сносили, чтобы расширить улицу и облегчить движение по ней. И в этом, конечно же, была своя логика. Картину ограничивают рамой потому, что она отрывок, фрагмент. Клеточка. Если всю жизнь уместить на картину, то рамки не подобрать. Рамка – свидетельство ограниченности знания, возможностей. Ведь нам пока так мало известно! Хотя бы эти уже существующие клеточки заполнить. И в таблице Менделеева некоторые еще пустуют. И на Земле в сети параллелей и меридианов тоже не все ячейки ясны, столько белых пятен. Целый Бермудский треугольник! А клетки мозга – разве можно считать их избыточно загруженными?

Да еще это необъяснимое, уходящее в глубь истории и сохраняющееся по сей день деление на нации.

Это когда информация будет спрессована, начнет переваливать за края квадратиков и клеточек, они перестанут быть нужны, на смену им придут другие упорядочивающие и ограничительные рамки. Геометрия – временная наука.

А имена, одежды, стены – мишура, позднейшие наслоения, которые скрывают суть, затуманивают ответ на главный вопрос: откуда взялась, откуда берется эта неуловимая искорка, что заставляет кровь – бежать, глаза – видеть, уши – слышать, тело – быть гибким и подвижным? И куда исчезает она в страшную минуту, когда оставляет нас, – в землю, что ли, уходит, как электрический заряд?

И что есть эта самая искорка, которую не схватишь, не помусолишь в пальцах, не разглядишь под микроскопом, – что есть она?

Я по-прежнему не находил ответа.

Во время блужданий по городу в одном из таких дворов, на стене старого, плохо оштукатуренного дома возле коричневой двери, я обнаружил табличку: «Инженер по нежилым помещениям». Ниже были обозначены часы приема.

Но когда бы я ни пришел, дверь оказывалась заперта.

На лавочке собирались старушки, возле палисадника перетягивал продавленную тахту мастер в синем сатиновом халате, от подъезда к подъезду перебегали кошки... Видя их зеленые глаза и то, как они пересекают двор, я замирал от неясного холодка в груди. Неслись по улицам лихие опричники, и кошки в страхе забивались в подворотни... И точно так же шастали по дворам, свадебно мяукали, приносили потомство... Их предки видели наших. Эта ниточка уходила очень далеко, конец ее повисал в пространстве, не достигая дна...

Там, в глубине, наверное, и следовало искать ответ на мучившие меня вопросы. Ответ и происхождение самой искорки.

Я ждал инженера по нежилым помещениям. Я надеялся, он не откажет мне. Ведь наверняка среди огромного количества нежилых помещений, которыми он располагал, была хоть одна пригодная для жилья комнатушка.

Дело в том, что мои отношения с соседями испортились. Испортились отчаянно. Я уже говорил, что очень ждал письма от друга. Я ведь даже не имел сведений, добрался ли он до места. Я сделался нетерпелив. То и дело бегал вниз, на первый этаж, к почтовым секциям. А то и на почту приходилось. Надо сказать, корреспонденцию доставляли из рук вон плохо. Работы у них, правда, было невпроворот. Иногда, если совсем зашивались, я даже помогал разносить. Я вручал Барсукову его газеты, Евдокии – журнал «Здоровье», по существу, превратился в квартирного почтальона. Но как-то газеты из ящика пропали. Думаю, причина ссоры была не в этом, а в том, что Барсуков – с моим уходом на крышу – лишился возможности пользоваться звоном моего будильника. Своего будильника у них не было, не завели, и приспособились сообразовываться со звоном моего.