Ловцы троллейбусов - [10]

В этой ссоре Евдокия поддержала Барсукова, встала на его сторону. Она наконец сделала зубные протезы – неудачные, их часто заклинивало, Евдокия злилась пуще прежнего.

Вечера я проводил в полном одиночестве и тоске, но однажды счастливая мысль посетила меня. Я принялся за письмо другу. В ожидании весточки от него, первым начал сочинять ответ. Я так увлекся, что забывал о времени и просиживал над письмом до утра. Поднимал голову от бумаги, лишь когда заоконный свет вступал в спор с электрическим.

Первоначально я полагал коротко, в нескольких словах обрисовать Володе основные события, происшедшие со мной после его отъезда. Но вскоре оказалось, что события эти даже в беглом пересказе занимают несколько страниц убористым почерком. А ведь чрезвычайно важны были подробности. Все между собой связано. Одно тянет за собой другое.

Я приобрел в магазине канцелярских товаров толстую общую тетрадь в клеенчатом переплете и продолжал трудиться. Если Барсуковы особенно меня донимали, забирал клеенчатую тетрадь и уходил на почту. Люди получали и отправляли посылки и ценные бандероли, являлись за пенсией и денежными переводами, а я, устроившись за столиком в центре зала, писал.

Однажды ко мне приблизился высокий человек с седым бобриком волос и в черном кителе.

– Я директор данного отделения, – представился он. – И давно уже за вами наблюдаю. Сотрудники говорили мне, что иногда вы помогаете разносить корреспонденцию. Хочу предложить вам перейти к нам на постоянную работу.

Я отказался, но после этого несколько раз заходил к нему поболтать. Его фамилия была Чужедальний.

– Вы уж не обижайтесь, – говорил он, – попрошу вас такие длинные письма здесь не писать. У нас очень большой расход чернил...

Тогда я снова перекочевывал домой, писал и старался быть точным. Порой вскакивал ночью и исправлял, переделывал места, которые казались неправильными. Во сне меня осеняло!

«Я видел город, опалово подсвеченный восходящим солнцем, – писал я. – Как свеж и прекрасен он был на заре!»

Закрытые двери

В поперечном разрезе время представляется мне узеньким, секундным лучиком. Пучок света выхватывает из тьмы небытия огромное множество людей. Люди встречаются, расходятся, сталкиваются – именно внутри этой бритвенно узкой полоски света. По обе стороны от него – тьма. Луч неостановимо перемещается все дальше и дальше...

И нас ведет, подталкивает, вынуждает передвигаться. Тех, кто не поспевает за ним, проглатывает тьма.

Отстать нельзя.

Зато внутри этой полосы света – по всей ее ускользающей протяженности – можно передвигаться совершенно свободно: на самолетах, поездах, пешком и в мыслях. Каждый использует пребывание внутри луча по-своему. Некоторые, скажем, археологи, копаются в прошлом, другие, скажем, космонавты, стремятся проникнуть в будущее. Впечатляют, однако, даже не колодезная тьма прошлого и не беспредельная даль будущего. Впечатляет насыщенность, вместительность настоящего. В одну и ту же секунду миллионы людей мчатся в разные стороны, сидят на работе и в кинотеатрах, обедают, завтракают, ужинают...

И, следовательно, внутри этого общего потока времени существуют различные течения: вперед и назад, вдоль и поперек, теплые и холодные, вроде Гольфстрима и Оясио. Как наличие этих противоположных устремлений и температур согласуется с общим направлением движения – вот вопрос. И коль скоро время течет, то куда в конце концов утекает? И во что преобразуется, помимо результатов нашего общего труда, которое оно само же потом обращает в пыль?

В каком направлении, скажем, проследовал месяц моего отпуска, прежде чем канул – куда?..

За этот месяц мой личный вектор движения отклонился от прежнего своего курса. А вектор течения времени? Мне кажется, ничуть, Но хоть как-то направленность моих скромных усилий должна была сказаться и на общем направлении движения. Какая-то зависимость должна существовать, коль скоро все между собой связано?

В ночь перед последним отпускным днем я по обыкновению писал письмо и засиделся до рассвета. Он пролился в комнату голубоватой трезвящей прохладой. Я выключил лампу и захлопнул тетрадь, однако мысль по инерции бежала вперед, и, уже стоя, я приписал несколько строк. О том, что мир на самом деле прост и ясен, а запутывают его люди, которые сами себе неясны. Но, к счастью, лишь единицы так нелепо устроены, что ничего не могут понять и еще больше все запутывают. Я, как ни обидно сознавать, из их числа. Что за теплые и холодные течения, к примеру, обнаружил, если даже не знал, в каком направлении время движется?

Подумав еще, я все же приписал: «А впрочем, ясно: это брожение внутри луча не противоречит общему направлению движения, а, пожалуй, является источником его, высекает искру возгорания. Об этом, кстати, говорят все школьные учебники. Течения есть. Однако неуловимая и неумолимая внутренняя логика пронизывает все наши поступки, действия и помыслы, являясь в одно и то же время их причиной и следствием. Сети всеобщих законов опутывают планету. Некоторые нам уже известны – хотя бы сеть радиоволн. О других мы пока имеем весьма смутное представление. Но мы их откроем и запомним».