Ловцы троллейбусов - [5]

Нина Павловна нажала клавишу селектора и бесстрастным голосом произнесла:

– Лев Никитич, Дмитрий Николаевич.

Я, не шевелясь, смотрел на треугольничек смуглой красивой ее спины в вырезе темно-синего платья, на ее пышные каштановые волосы.

– Идите же, – сказала она. Я переступил порог.

Стрижом сорвался с места Лев Никитич и, сделав несколько виражей по кабинету, вновь опустился за свой огромный полированный стол. С его поверхности, наверное, удобно было склевывать просо, но скользко было взлетать.

– Вас? Вызывал? Нет, – сказал он. – Но. Впрочем. Раз. Пришли. К тому же я действительно собирался.

Мебель цвета подсолнечного масла уродовали неаккуратно прибитые металлические бляшки с инвентарными номерами. Меж оконных рам вверх брюшками валялись дохлые мухи – очевидно, Лев Никитич наловил во время полетов.

Обивка на стульях и диванчике у стены была темно-синей. И галстук у Льва Никитича был темно-синий в серую полоску, а костюм серый, тесно облегавший его сухонькую фигурку.

На белом подоконнике стоял графин с водой. Дно и ближний к окну бок графина от долгого пребывания на солнце затянуло изнутри легкой зеленой замшей. А рядом с графином лежала неровно отломанная ножка стула.

Невольно я покосился на предложенный мне стул.

Лев Никитич перехватил мой взгляд, выбежал из-за стола и тоже посмотрел на стул, а затем на отломанную ножку.

– Да что вы, – забормотал он, – как вы могли? Эта ножка, чтоб закрывать фортку.

Я опустился на самый краешек, и в тот же момент пол полетел на меня, я хотел оттолкнуть его, как волейбольный мяч, но противная желтая мастика оказалась к тому же скользкой...

Мгновенно все пришло в движение. Распахнулась дверь, и появилась Нина Павловна, Лев Никитич подлетел ко мне и клюнул в темечко. Я вскочил и отбежал в другой конец кабинета, придерживая бедную ушибленную руку другой, здоровой.

– Кто бы мог подумать?.. – восклицал Лев Никитич и вертел в руках новую отломанную ножку.

– Я, я мог, – твердил я, но они не слушали. Меня усадили на темно-синий диванчик. Нина

Павловна намочила из замшевого графина свой носовой платок и положила мне на лоб компресс, с которого струйки воды потекли за шиворот и в глаза.

Лев Никитич ухватился за больную мою руку. Не было сил бороться, и я отдал ее – вскоре она покачивалась на марлевой перевязи. Затем, подталкивая, меня повели к лифту.

Внизу, у подъезда, уже урчала служебная машина Льва Никитича, суетился его кучерявый шофер.

– Тут поликлиника рядом, – говорил Лев Никитич.

– Счастливо, счастливо, – махала Нина Павловна мокрым платочком, сдернутым у меня со лба.

Машина свернула раз, другой, и, покосившись на меня, шофер закурил.

– Ничего, можно? – спросил он.

– Мне даже приятно, – сказал я. – Вы курите те же сигареты, что и мой пропавший друг.

– Меня Вася зовут, – представился он. – Слушай, мне буквально на секундочку к брату заехать.

Брат ждал нас с табуреткой. Я переместился на заднее сиденье, а брат сел с Васей. Табуретку положили рядом со мной.

– Брату на секунду в одно место надо, – сказал Вася. – Недалеко. И все равно по дороге.

Они пошли относить табуретку и вернулись с тумбочкой.

Еще мы заехали за эмалированным ведром.

– На рыбалку собрались, – объяснил Вася. – Щуку говорящую хотим поймать.

К окошечку регистратуры тянулся длинный хвост очереди. Вася усадил меня на белую кушетку у стены. Тут же сидела старушка в› белом халате и белой косыночке.

– Куда метите? – спросила она.

– К хирургу, – ответил за меня шофер.

– Не ходите вы сюда, – сказала старушка. – Сейчас в городе отличный специалист появился. Тревогой исцеляет, Сделает укол – и уже не до болезни. Столько надо проблем решать, какие уж тут хворобы! – Но, видя мое сомнение, прибавила: – А к хирургу – третий этаж, налево.

С талончиком я поднялся на третий этаж. Пол здесь был застелен желтым, кое-где вздувшимся линолеумом. Призрачно мерцали лампы дневного освещения. На стульях и стоя маялись неряшливо одетые люди. Пахло карболкой.

– Вам выше, – подсказала одна из больных.

Я поднялся на следующий этаж, где услышал летнее жужжание бормашины и стоны. Заглянул в один из кабинетов.

Мужчина в белом халате с закатанными рукавами схватил меня, бросил в кресло. Вокруг в таких же креслах, откинувшись и выпучив глаза, сидели больные. Рты у них были широко открыты.

Я вырвался. Никто меня не преследовал. На лестничной площадке серьезного вида врач с черными баками и в белой шапочке сделал кистями рук движение, каким отгоняют кур от крыльца.

– Ниже, ниже.

Я спустился. Молодая женщина с фонендоскопом на шее устало покачала головой:

– Да нет, выше. И в правый конец.

В правом конце старушка со шваброй подтвердила:

– Выше.

Только узенькая лестница с измазанными мелом ступенями вела наверх. Взобравшись по ней, я очутился среди огнетушителей и огромных бидонов с олифой. Еще одна лестница, уже металлическая, упиралась прямо в люк на потолке. По-обезьяньи цепляясь за прутья здоровой рукой, я плечом надавил на люк, который со скрежетом отворился...

Передо мной расстилалась крыша.

Это была ровная заасфальтированная площадка (я еще подумал: не катками же ее ровняли?), кое-где треснувшая и по трещинам залитая глянцево блестевшим битумом. Площадка, обнесенная легкими металлическими перильцами. Посреди нее валялась... Я сразу увидел: отломанная ножка стула.