Лотос и копьё - [3]

Грудь Ндеми раздулась от гордости, ибо я не баловал его похвалами.

— А что за магию ты сотворишь, Кориба? — спросил он. — Если тебе понадобятся перья журавля с хохолком или аиста марабу, я принесу их. Я уже неплохо владею копьем.

— Я еще не знаю, что за магия здесь потребуется, Ндеми, — признался я. — Но, как бы то ни было, я чувствую, здесь нужнее мысли, нежели копья.

— Это плохо, — сказал он, прикрывая глаза от пыли, которую принес внезапно подувший теплый ветерок. — А я уж думал, вот, наконец-то нашлось ему применение.

— Применение чему?

— Моему копью, — пожал плечами он. — Скот на отцовской шамбе я уже не пасу, тебе помогаю, вот оно мне больше и не нужно. — Он вздохнул. — Да чего зря таскать, буду теперь оставлять его дома.

— Нет, копье всегда должно находиться при тебе, — возразил я. — Все мужчины кикую носят с собой копья.

Ему явно польстило, что его назвали мужчиной, ведь на самом деле он еще кихи, неопытный юнец. Но затем он снова нахмурился.

— А зачем нам копья, Кориба? — спросил он.

— Чтобы защищаться от врагов.

— Но масаи, вакамба, другие племена, даже европейцы, они же остались там, в Кении, — сказал он. — Какие у нас здесь враги?

— Гиены, шакалы, крокодилы, — перечислял я, а про себя добавил: «И вот появился новый враг, которого мы должны вычислить, прежде чем потеряем еще одного юношу, ведь без молодежи нет будущего, а следовательно, нет и Кириньяги».

— Да ну, для гиены теперь уже и копья не надо, — махнул рукой Ндеми. — Они научились бояться и сторониться нас. — Он ткнул пальцем в сторону домашних животных, бродящих по полям неподалеку. — Они даже коз уже не трогают.

— Что, и Нгалу они не тронули? — спросил я.

— Он ХОТЕЛ, чтобы его сожрали гиены, — резонно напомнил Ндеми. — Это совсем другое.

— Тем не менее, ты должен постоянно носить с собой копье, — поставил я точку в споре. — Эта традиция делает тебя настоящим кикую.

— У меня есть мысль! — внезапно воскликнул он, вытащил копье и принялся изучать его. — Если так уж необходимо таскать с собой повсюду копье, я, наверное, приделаю к нему металлический наконечник, который не крошится и не ломается.

Я лишь покачал головой:

— Тогда ты станешь одним из зулусов, которые живут далеко к югу от Кении, ибо именно зулусы носят копья с металлическими наконечниками, и зовутся такие копья ассегаями.

Услышав это, Ндеми пал духом.

— А мне-то показалось, вот здорово придумал, — протянул он.

— Не расстраивайся, — утешил я. — Мысль может показаться новой тебе, но старой — кому-нибудь другому.

— Да ну? Я кивнул:

— Вот возьмем, к примеру, этих юношей, что кончили жизнь самоубийством. Сама идея такой смерти показалась им новой, но вовсе не они придумали это. Хоть однажды ЛЮБОЙ из нас думал о подобном выходе. И сейчас меня интересует вовсе не то, почему они подумали о самоубийстве, а почему не отвергли такую мысль, чем она ПРИВЛЕКЛА их.

— А затем ты воспользуешься магией и сделаешь ее крайне непривлекательной? — уточнил Ндеми.

— Верно.

— И ты будешь варить ядовитых гадов в котле, наполненном кровью только что убитой зебры? — с живым интересом продолжал допрашивать меня он.

— Ты очень кровожадный мальчик, — сказал я.

— Таху, который убил четверых юношей, должно быть, очень силен, — возразил он.

— Иногда магия свершается одним словом, в крайнем случае предложением.

— Но если тебе вдруг понадобится…

— Если мне вдруг понадобится, — глубоко вздохнул я, — я непременно обращусь к тебе и скажу, каких животных надо добыть.

Он вскочил на ноги, поднял свое легкое деревянное копьецо и потряс им в воздухе.

— Я стану самым знаменитым охотником за всю историю, — радостно вскричал он. — Мои дети и внуки воспоют меня в своих песнях, а животные саванны будут дрожать уже при одном только слухе, что я иду!

— Да, но тот счастливый день еще не наступил, — напомнил я. — А сегодня тебе надо принести воды и собрать хворосту.

— Слушаюсь, Кориба, — поклонился он.

Подобрав мои калебасы, он зашагал вниз по тропке, но по его лицу было видно, что он все еще рисует заманчивые картины — вот он загоняет целое стадо буйволов, и копье его летит прямо в цель…

Я наконец закончил утреннее занятие с Ндеми — молитва за упокой показалась мне подходящей темой для урока — и спустился в деревню, чтобы успокоить родителей Нгалы. Его мать, Лиева, была безутешна. Он был ее первенцем, и я даже не попытался прервать ее долгую, заунывную погребальную песнь, чтобы выразить свои соболезнования.

Кибанья, отец Нгалы, держал себя в руках, лишь время от времени тряс головой, не в силах поверить в случившееся.

— Ну почему он это сделал, Кориба? — спросил он, завидев меня.

— Не знаю, — ответил я.

— Он был самым сильным, самым стойким, — продолжал он. — Даже тебя не боялся.

Сказав это, он внезапно замолк, испугавшись, что мог обидеть меня.

— Он был очень стойким, — согласился я. — И очень умным.

— Правда, правда, — закивал Кибанья.

— Другие мальчишки лежали под тенистым деревом, пережидая дневную жару, а мой Нгала все не успокаивался, все находил какие-то новые игры, делал что-то. — Он посмотрел на меня измученными глазами. — А теперь мой единственный сын погиб, и я даже не знаю, почему.