Лотос и копьё - [5]

— Очень даже нравится, — сказал он, — только в нем нет места МНЕ. Моя жена будет воспитывать моих детей и возделывать мои поля, а мои сыновья будут пасти мой скот, мои дочери будут ткать мне одежды и помогать матери готовить мне еду. — Он замолчал на некоторое время. — А я… я буду сидеть вместе с остальными мужчинами, обсуждать погоду и пить помбе, и в один прекрасный день, если доживу до этого момента, я присоединюсь к Совету Старейшин, а изменится от этого только то, что тогда я буду общаться с друзьями не у себя, а у Коиннаге дома. А потом я умру. Вот она жизнь, которая меня ждет, Кориба.

Он топнул по земле пяткой, послав во все стороны крохотные облачка пыли.

— Я буду лишь ПРИТВОРЯТЬСЯ, что жизнь моя более наполнена смыслом, чем жизнь той козы, — вновь заговорил он. — Я буду важно выступать перед женой, несущей охапку хвороста, и буду убеждать себя, что делаю это, чтобы защитить ее от масаев или вакамба. Я построю бому выше человеческого роста, вокруг вобью острые колья и буду говорить себе, что все это, чтобы защитить скот от льва и леопарда. Я постараюсь не вспоминать, что на Кириньяге и в помине нет львов и леопардов. Я никуда не буду выходить без своего верного копья, хотя служит оно мне как палка для опоры, когда солнце поднимается высоко в небе. Но я упорно буду твердить, что без него меня разорвет на кусочки либо человек, либо зверь. Вот, что я буду говорить себе, Кориба… но ведь я же знаю, что все это ложь.

— Нгала, Кейно и Ньюпо чувствовали тоже самое? — спросил я.

— Да.

— И все-таки: почему они убили себя? — допытывался я. — В нашем договоре написано, что каждый, кто пожелает, может беспрепятственно покинуть Кириньягу. Им всего-то надо было дойти до области, именуемой Портом, и судно Управления тут же забрало бы их и доставило, куда бы душа их пожелала.

— Ты так и не понял меня, да? — грустно промолвил он.

— Да, не понял, — сознался я. — Просвети меня.

— Человек достиг звезд, Кориба, — сказал он. — В его распоряжении такие лекарства, машины и орудия, что нам вовек неизмыслить. Он живет в городах, по сравнению с которыми наша деревня — ничто. — Он снова немного помедлил и продолжил: — Но здесь, на Кириньяге, мы ведем такую жизнь, которой жили до того, как пришли европейцы и принесли с собой предвестников будущего. Мы живем так, как кикую жили всегда — ты говоришь, так нам было назначено жить. Ну, и как нам вернуться обратно в Кению? Что мы можем сделать? Как мы прокормим себя и где найдем убежище? Европейцы превратили нас из кикую в кенийцев, но это заняло много лет, потребовало много поколений. Ты и те, другие, кто создал Кириньягу, не имели в виду ничего дурного, вы делали то, что казалось вам правильным, но вы позаботились о том, чтобы я никогда не смог стать кенийцем.

— А другие юноши вашего поселения? — спросил я. — Они испытывают то же?

— Я уже сказал, большинство вполне довольны своей жизнью. И что в этом такого? Самое тяжелое, что им приходилось делать за всю жизнь, это сосать материнскую грудь. — Он заглянул мне в глаза. — Ты предложил им мечту, и они приняли ее.

— Какова ж ТВОЯ мечта, Мурумби?

— Я уже бросил мечтать, детские штучки.

— Не верю, — ответил я. — У каждого человека есть мечта. Что сделает довольным тебя?

— Честно?

— Честно.

— Пускай на Кириньягу приедут масаи, или вакамба, или луо, — сказал он. — Меня учили быть воином. Так дайте же мне причину, чтобы достойно носить копье, чтобы идти перед женой и не испытывать угрызений совести, когда ее спина сгибается под тяжкой ношей. Позвольте нам нападать на их шамбу, уводить их женщин, угонять скот, и пускай они тоже нападают на нас. Земля нам достается просто так, стоит лишь достаточно повзрослеть, а мы хотим СРАЖАТЬСЯ за нее с другими племенами.

— Ты призываешь к войне, — заметил я.

— Нет, — покачал головой Мукумби. — Я призываю к тому, чтобы нашей жизни было придано хоть какое-то ЗНАЧЕНИЕ. Вот ты упомянул мою жену и детей. Я не могу позволить себе заплатить достойный выкуп — я должен ждать, пока не умрет отец и мне не достанется его скот, или мне придется просить его принять меня назад в шамбу. — Он бросил на меня укоряющий взгляд. — Неужели ты не понимаешь, что мне остается надеяться либо на его милосердие, либо на его смерть? Уж лучше бы я украл женщину у масаев.

— Это вне обсуждения, — сказал я. Кириньяга была создана для кикую, и в Кении мы жили на Кириньяге.

— Я понимаю, это наша вера. Масаи тоже думают, что Нгаи создал Килиманджар для них одних, — усмехнулся Мурумби. — Но я думаю об этом вот уже много дней и знаешь, во что я уверовал? Я теперь верю, что кикую и масаи были созданы друг для друга. Когда мы жили бок о бок в Кении, у каждого из наших племен были и цель, и смысл в жизни.

— Тебе не известна подлинная история Кении, — возразил я. — Масаи пришли с севера спустя столетие после европейцев. Это племя кочевников, бродяг, которые гоняют свои стада с одной зеленой поляны на другую. Кикую же — фермеры, которые всегда жили на склоне священной горы. А масаи жили с нами лишь считанные годы.

— Тогда дайте нам вакамба, луо, европейцев, в конце концов! — выкрикнул он, отчаянно стараясь не показать своего разочарования. — Ты так и не понял, что я хочу сказать. Не масаи мне нужны, я вызова жажду!