Лоси - [3]
В следующее мгновение он, с оборванной в клочья кожей на окороках, стал уже недосягаемым для второго удара рогов; но огромный лось, взвившись на задних ногах, ударил его страшными копытами и чуть не убил. Медведь завопил еще сильнее, но удержался кое-как и наконец взобрался на безопасную высоту, где, припав с жалобным пыхтением к толстой ветви, сидел смирнехонько, между тем как его победитель бесновался внизу.
Вдруг медведь заметил Кримминза, пристально смотревшего на него. Для совсем обескураженного зверя это была новая угрожавшая ему опасность. С крайним испугом медведь перелез на другую ветку, как можно подальше от нового врага, и прикорнул на ней, взвизгивая и дрожа, словно побитый щенок, и переводя унылые взгляды с человека на лося и с лося на человека, в страхе, что вот-вот они оба вместе накинутся на него.
Но сочувствие Чарли было теперь всецело на стороне несчастного медведя, его товарища по плену. И он поглядел вниз, на беспощадного лося, с искренним желанием умерить его задор и самоуверенность ружейною пулей.
Однако он был слишком дальновидный и понимавший выгоды охотников проводник, чтобы сделать это. Он удовольствовался тем, что перелез на другую, нижнюю ветку и, привлекши на себя внимание великана, высыпал в его храпящие красные ноздри добрую горсть сухого и перетершегося у него в кисете, как порошок, табаку.
Сделано это было ловко, как раз в тот момент, когда лось переводил дыхание. И медведь и человек мгновенно исчезли из глаз и памяти ошалевшего великана. Казалось, что от ревущих чиханий его огромное тело вот-вот разлетится на куски. Лось буквально становился на голову и ввинчивал морду в мягкую сырую землю, словно надеясь закопать, в ней мучителя, забравшегося ему в ноздри.
Кримминз помирал со смеху, чуть не валясь со своей ветки, а медведь перестал даже пыхтеть и скулить, изумленный и совсем сбитый с толку.
Наконец лось вскинул морду высоко вверх и стал пятиться, не видя куда, через камни и кусты, по отмели и по воде озера. Он все пятился, словно стремясь уйти от собственного своего носа, до тех пор пока, миновав мелководье, не сорвался вдруг с уступа в более глубокое место, где воды было метра полтора.
Толчок и освежающий холод ледяной воды, очевидно, навели его на новую мысль: он погрузил голову в воду и принялся вертеть ею, кашляя, отфыркиваясь и производя такое шумное волнение, что эхо раскатывалось далеко вдоль берега озера. Потом сразу выпрыгнул на отмель и пустился бежать прямо через кусты, лесом, будто тысяча охотничьих рогов затрубила ему прямо в уши.
Лось-великан взвился на задние ноги и упал всей своей тяжестью на передние копыта, предназначая удар для медведя…
Совсем ослабевший от хохота, Кримминз слез по ветке на землю, дружески кивнул на прощанье присмиревшему медведю и пошел своим путем, довольный удавшейся местью.
В следующие два года слухи о великане-лосе разошлись далеко, чуть ли не по всей Америке.
Любители-охотники съезжались со всех сторон в надежде прославиться победой над ним… Они избивали во множестве коз, оленей, лосей и медведей, но уезжали все-таки разочарованные, не увидав лося-великана. Местные охотники тщательно скрывали его местопребывание. Наконец все они стали сомневаться в действительности существования такого лося и стали говорить, что все это не более и не менее, как выдумки новобрауншвейгских проводников, ловко затеянные для того, чтобы заманивать к себе охотников.
Тогда и сами проводники стали подумывать, не пора ли представить доказательство правды. Решил было покончить дело с великаном и старшина их дядя Адам, как вдруг явился приказ из Фредерикстона с строжайшим запрещением убивать прославленного лося.
Предписывалось новобрауншвейгским лесникам, известным под названием проводников, поймать лося, за что назначалась крупная награда, и препроводить в зоологический сад, где он будет украшением и живою рекламою новобрауншвейгских лесов.
Мысль поймать живым лося показалась невероятной всем проводникам, в особенности видевшему сражение его с медведем Кримминзу, но дядя Адам, колоссальный рост и огромная сила которого как будто давали ему право на равенство и даже на некоторую фамильярность с великаном-лосем, объявил, что это «можно и надо сделать, потому он это и сделает».
После этого всякие сомнения, конечно, исчезли. И тот же, раньше потешавшийся насчет поимки великана, Чарли Кримминз явился выразителем общего мнения, сказав:
— Ну, коли так, дело десятое. Дядя Адам не такой человек, чтобы откусить больше, чем он может проглотить.
Дядя Адам, однако, не спешил с поимкой лося. Переждал он время лосиных боев — конец лета; переждал охотничью пору — осень, пропустил и первую половину зимы, укрощающей лосиную гордость и злобу. Он рассчитывал на вторую ее половину, когда гигантские рога великана-лося ослабнут и спадут с его головы от толчка о какую-нибудь самую тоненькую ветку.
Опытный старый проводник знал, что в эту пору лоси бывают всего доступнее. Кроме того в половине зимы все низины и перелески, где лось любит кормиться, покроются глубокими сугробами снега, по которым трудно пробираться тяжелому зверю.
