Лощина - [5]

Она подошла ближе и, остановившись возле Генриетты, посмотрела на ее работу.

– О-о! – произнесла она с сомнением и разочарованием в голосе. – Это не очень-то похоже на меня, верно?

Генриетта улыбнулась:

– Нет, конечно! Это не портрет.

Пожалуй, вообще никакого сходства не было. Может быть, в разрезе глаз… линии скул… То, что казалось Генриетте существенным в ее представлении о Навсикае. Это была не Дорис Сэндерс, а слепая девушка, о которой поэт мог бы сложить стихи. Губы полураскрыты, как у Дорис, но это не ее губы. Заговори она, это были бы слова другого языка, и мысли ее не были бы мыслями Дорис. Ни одна из черт лица не выделялась четко. Это была Навсикая, не увиденная наяву, а порожденная воображением.

– Ну что ж, – сказала с сомнением мисс Сэндерс, – может быть, станет лучше, если вы еще поработаете… Я вам правда больше не нужна?

– Нет, благодарю вас! – сказала Генриетта. «И слава богу, что не нужна!» – добавила она мысленно. – Вы были великолепны. Я очень благодарна.

Генриетта ловко отделалась от Дорис и приготовила себе черный кофе. Она устала… ужасно устала, но была счастлива и спокойна. «Слава богу, – подумала она, – я опять смогу стать нормальным человеком».

И сразу все ее мысли устремились к Джону… Джон! Тепло прилило к щекам, сердце дрогнуло, и сразу стало легко на душе. «Завтра, – подумала она, – завтра я поеду в «Лощину» и увижу Джона».

Генриетта сидела не двигаясь, откинувшись на спинку дивана, потягивая горячий крепкий кофе. Она выпила три чашки и почувствовала, как силы возвращаются к ней. Как чудесно, думала она, снова чувствовать себя нормальным человеком, а не какой-то одержимой… Как прекрасно, когда тебя не гонит куда-то некая неведомая сила. Можно больше не бродить по улицам в бесконечных поисках, ощущая себя такой раздраженной и несчастной, ибо не знаешь толком, что тебе нужно. Теперь, слава богу, осталась только тяжелая работа. Ну а работать-то она умеет!

Она поставила пустую чашку и, поднявшись с дивана, вернулась к Навсикае. Генриетта стояла, пристально вглядываясь; между бровей пролегла морщинка.

Нет, не то… не совсем то… Что же, в сущности, неверно?

Невидящие глаза… Слепые глаза, более прекрасные, чем любые глаза зрячих. Слепые глаза, которые разрывают вам сердце, потому что не видят… Удалось ей передать это или нет?

Да, удалось, но было еще что-то. Что-то, возникшее случайно, помимо ее воли… Смоделировано все правильно. Да, конечно. Откуда же взялся этот легкий, едва уловимый налет… заурядного злобного умишка?

Она ведь и не слушала вовсе! Не вслушивалась по-настоящему. И все-таки каким-то образом духовное убожество модели передалось глине. И она уже не сможет, знает, что не сможет ничего переделать…

Генриетта резко отвернулась. Может, ей показалось. Конечно, показалось! Завтра все будет иначе. «Как уязвим человек!» – подумала она с отчаянием. Хмурясь, она прошла в конец студии и остановилась перед своей скульптурой «Поклонение».

Тут все в порядке! Прекрасный экземпляр грушевого дерева, хорошо выдержанного. Несколько лет она хранила и берегла его. Генриетта критически осмотрела скульптуру. Да, это хорошо! Никаких сомнений. Это лучшее, что она создала за последние годы. Готовила для выставки международной группы. Да, это стоящая вещь!

Все здесь удалось: смирение, покорность… напряженные мышцы шеи, поникшие плечи, слегка приподнятое лицо… лицо, лишенное выразительных, характерных черт, потому что поклонение убивает индивидуальность… Да, подчинение, обожание, восторженное поклонение, переходящее в идолопоклонство.

Генриетта вздохнула. Если бы только Джон так тогда не рассердился! Его гнев поразил Генриетту, открыл ей нечто такое в Джоне, о чем он, вероятно, даже сам не подозревал. «Ты это не выставишь!» – сказал он решительно. «Выставлю!» – твердо ответила она…

Генриетта медленно вернулась к Навсикае. Ничего такого, все вполне исправимо. Сбрызнув скульптуру водой, она обернула ее мокрой тканью. Пусть постоит до понедельника или вторника. Теперь спешить незачем. Горячка прошла. Все, что было необходимо, она наметила. Теперь только терпение. Впереди у нее три счастливых дня с Люси, и Генри, и Мидж, и Джоном! Она зевнула, потянулась, как кошка, с наслаждением вытягивая до предела каждый мускул, и вдруг почувствовала, до какой степени устала.

Приняв горячую ванну, Генриетта легла в постель и стала смотреть на звезды, видневшиеся сквозь верхнее окно студии. От звезд взгляд ее скользнул к единственной лампочке, которую она не выключала. Эта маленькая лампочка освещала стеклянную маску, одну из ранних ее работ. Довольно наивная вещица, как ей казалось теперь, в традиционном стиле. «Как хорошо, что человеку свойственно перерастать себя», – подумала она.

А теперь спать! Крепкий черный кофе, который она выпила, не нарушит сна, если она сама того не пожелает. Генриетта уже давно приучила себя настраиваться на определенный ритм, который помогал уснуть. Нужно позволить мыслям свободно скользить, легко, словно сквозь пальцы, проходить в сознание и, не концентрируя на какой-то из них внимания, разрешать им свободно и легко проплывать мимо…