Лоренс, любовь моя - [8]

Пока мы шли на свою половину, я рассказывала ей о путешествии.

Бог мой, подумала я, да тут холоднее, чем в монастыре, и, пожалуй, темнее. Может, Большая Сторожка и поразила бы воображение заезжего американского туриста, будь у него, конечно, возможность взглянуть на дом, но в тот день он показался мне слишком мрачным, каким-то неприветливым и разочаровал меня. Плиты в коридоре были слишком массивными; по стенам холла висели дорогие персидские ковры и шикарные французские гобелены; знаменитая извивающаяся двойная лестница с великолепной балюстрадой орехового дерева вела в портретную галерею. Все так знакомо! Но когда-то эта часть здания тоже была заповедной территорией, и мать разрешала мне заглянуть сюда только тогда, когда вся семья отсутствовала. В другое время меня держали на кухне или в наших комнатах, и лишь однажды сам сэр Джеймс водил меня здесь и показывал картины, висевшие по стенам.

Но, по правде говоря, больше всего меня поразила тишина, повисшая над домом. Ни голосов, ни шагов — никаких признаков жизни; это и впрямь было прибежище смерти.

К тому времени, как мы добрались до наших комнат, я почувствовала себя абсолютно несчастной. Однако в нашей гостиной атмосфера была не столь удручающей, и я с облегчением отметила, что в камине горит огонь. Все было очень по-домашнему: голубой ковер, софа и кресло, застланные цветастыми покрывалами, милые занавески на окнах.

В Большой Сторожке, как и раньше, было сыро из-за поднимающихся с озера туманов, и я никак не могла взять в толк, почему моя мама так долго прожила тут.

— Снимай пальто, а я налью тебе чаю, — сказала она и добавила: — Ты подросла с нашей последней встречи в Брюсселе, Верунчик. Стала почти такого же роста, как и…

— Как и кто? — поймала я ее на слове.

— Да так, как кое-кто из нашей семьи, — пробормотала она и еще раз предложила раздеться и поудобнее устроиться у камина в ожидании чая.

Снова разочарование! Я уже надеялась, что она скажет, что я такого же роста, как мой отец. Неужели даже теперь, когда мне исполнилось девятнадцать, она не собирается рассказать мне о нем? Но если это когда-нибудь и произойдет, то уж точно не сегодня, потому что, когда она снова появилась с подносом в руках — чай, печенье с маслом и ее коронное блюдо — смородиновый пирог, — мама больше уже не делала никаких замечаний по поводу моей внешности. Она говорила много и бестолково, расспрашивала в основном про свою старую глухую кузину, о которой никогда раньше не упоминала и, как я подозреваю, вряд ли действительно интересовалась ею.

Однако депрессия, которая охватила меня при виде хмурого озера и печального дома, растворилась после чая в этой теплой маленькой комнатке. Я начала по-настоящему ощущать себя дома. Мама по-дружески беседовала со мной и с обычной для нее щедростью объявила, что мне нужно купить новую одежду и вообще «устроить» меня. Она также сказала, что я могла бы помогать ей по дому, потому что дел целая прорва и совершенно невозможно в одиночку поддерживать порядок в Сторожке. Элис Тисдейл из-за своих больных ног может приходить всего на несколько часов в день. Из Восдейл-Хэд нет вообще никого, потому что, если там и были какие-то девушки, которые способны выполнять домашнюю работу, они отправились в большие отели Озерного края, где и денег, и развлечений больше, чем в усадьбе сэра Джеймса.

— Я с радостью помогу тебе, — с энтузиазмом ответила я. — Я сделаю все, что ты захочешь, мама. Так здорово, что я уже не школьница! У меня такое чувство, будто я все эти годы провела в тюрьме, а сейчас вырвалась на свободу.

Она посмотрела на меня поверх очков, что придало ей какой-то странный вид совершенно незнакомой мне женщины, и горько заметила:

— Никто в этом мире не свободен, Верунчик, и ты скоро поймешь это. Мы просто меняем одну тюрьму на другую.

— Неужели ты и в самом деле так думаешь, мама? Разве Большая Сторожка для тебя — тюрьма?

Мама покраснела и покачала головой:

— Кто знает, но я ведь никогда не жаловалась тебе, не так ли?

— И я тоже.

На этот раз она испытующе посмотрела на меня и поджала губы. Какие они бледные, подумала я. Маме никогда даже в голову не приходило воспользоваться помадой, а я со времени нашей последней встречи сильно повзрослела и не могла не сравнивать ее с модными молодыми мамами моих подруг по школе. Обычно я боялась обидеть маму и держала свое мнение при себе, но сегодня расхрабрилась:

— Что не так, мама? Все держат рот на замке. Что за секреты?

Она встала и налила еще кипятку в чайник. Руки у нее дрожали, и она ошпарила ладонь и вскрикнула от боли. Я вскочила:

— О! Ты обожглась, дай мне посмотреть!

— Не суетись! — ответила мать с таким характерным для северян упрямством. — Ничего особенного! Ешь свой пирог. Пойду отнесу сэру Джеймсу бульон, в этот час он не ест ничего, кроме моего куриного бульона. Я варю его для хозяина уже лет десять, с тех пор как он перестал обедать по вечерам. Давненько это было.

— Может, слишком давно. Может, тебе нужны перемены, мама, — выпалила я, но моя реплика была встречена в штыки.

Она накинулась на меня:

— Я не нуждаюсь в твоих советах. И в твоем любопытстве тоже. И если ты думаешь, что люди здесь странные, то держи свое мнение при себе!