Лоренцаччо - [11]

Тебальдео. Почему, синьор?

Лоренцо. Потому, что так мне вздумалось. Что сделало тебя хромым — рождение или несчастный случай?

Тебальдео. Я не хромой; что вы хотите этим сказать?

Лоренцо. Ты или хромой, или сумасшедший.

Тебальдео. Почему же это, синьор? Или вы смеетесь надо мной.

Лоренцо. Если бы ты не был хромым или сумасшедшим, как бы ты мог оставаться в городе, где, благодаря твоим вольнолюбивым мыслям, любой слуга Медичи может велеть тебя убить и никто ничего не скажет?

Тебальдео. Я люблю мою мать Флоренцию; вот почему я остаюсь. Я знаю, что по прихоти тех, кто ею правит, гражданина можно убить на улице средь бела дня; вот почему я ношу у пояса этот кинжал.

Лоренцо. Ударил бы ты герцога, если бы герцог тебя ударил? Ведь ему не раз приходилось совершать убийства ради шутки, ради забавы.

Тебальдео. Я убил бы его, если бы он на меня напал.

Лоренцо. И ты это говоришь мне, мне?

Тебальдео. Да кто на меня нападет? Я никому не делаю зла. День я провожу в мастерской, по воскресеньям хожу в монастырь Благовещения или святой Марии; монахи говорят, что у меня есть голос, они одевают меня во все белое и дают красную скуфейку, я пою в хоре, иногда исполняю маленькое соло, только тут я и показываюсь в люди. Вечером я иду к моей возлюбленной, и если ночь ясна, я остаюсь у ней на балконе. Никто меня не знает, и я не знаю никого, кому нужна моя жизнь или моя смерть?

Лоренцо. Ты республиканец? Или ты любишь государей?

Тебальдео. Я художник; я люблю мою мать и мою любовницу.

Лоренцо. Приходи ко мне завтра во дворец, я хочу заказать тебе большую картину ко дню моей свадьбы.

Сцена 3

У маркизы Чибо.

Кардинал(один). Да, я исполню твои приказания, Фарнезе[4]. Пускай твой апостольский уполномоченный со всей своей честностью замыкается в узком кругу своих дел, я твердой рукой подготовлю скользкую почву, на которую он не решится ступить. Ты этого ждешь от меня; я тебя понял и буду действовать молча, как ты велел. Ты угадал, кто я, когда приставил меня к Алессандро и не облек никаким званием, которое давало бы мне власть над ним. Остерегаться он будет другого, повинуясь мне и сам не зная того. Пусть он истощает свою силу, борясь с призраками людей, кичащихся призраком власти, я буду незримым звеном, которое прикует его, связанного по рукам и по ногам, к железной цепи, концы которой держат Рим и кесарь. Если глаза не обманывают меня, то в этом доме — молот, который послужит мне. Алессандро любит жену моего брата. Что эта любовь ей льстит — вероятно; что из этого может выйти — неизвестно; но что она хочет сделать — это уж для меня ясно. Кто знает, как велико может быть влияние восторженной женщины даже на этого грубого человека, на эти латы, принявшие людской облик? Столь сладостный грех ради прекрасного дела — это заманчиво, не правда ли, Риччарда? Прижимать это львиное сердце к своему слабому сердцу, насквозь пронзенному окровавленными стрелами, точно сердце святого Себастиана; говорить со слезами на глазах, меж тем как обожаемый тиран будет грубой рукой проводить по твоим распущенным волосам; иссечь из утеса искру священного огня, — ради этого ведь стоило принести маленькую жертву, поступиться супружеской честью и еще кой-какими безделицами! Флоренция может так много выиграть от этого, а эти добрые мужья ничего не потеряют! Только не надо было избирать меня своим исповедником. Вот она идет с молитвенником в руках. Итак, сегодня все выяснится; пусть только твоя тайна коснется уха священника — придворному-то она может пригодиться; но, по совести, он ничего не скажет.

Входит маркиза Чибо.

Кардинал(садясь). Я готов.

Маркиза становится на колени около него на ступени аналоя.

Маркиза. Благословите меня, отец мой, я грешна.

Кардинал. Прочли ли вы молитву перед покаянием? Мы можем начать, маркиза.

Маркиза. Каюсь во вспышках гнева, в сомнениях нечестивых и оскорбительных для святого отца нашего папы.

Кардинал. Продолжайте.

Маркиза. Вчера в обществе, когда речь шла о епископе города Фано, я сказала, что святая католическая церковь — притон разврата.

Кардинал. Продолжайте.

Маркиза. Я слушала речи, противные верности, в которой я клялась мужу.

Кардинал. Кто обратился к вам с этими речами?

Маркиза. Я читала письмо, написанное в том же духе.

Кардинал. Кто написал вам это письмо?

Маркиза. Я каюсь в том, что сделала сама, а не в том, что сделали другие.

Кардинал. Дочь моя, вы должны мне ответить, если хотите, чтобы я с полной уверенностью мог отпустить вам грехи. Прежде всего, скажите мне, ответили ль вы на это письмо?

Маркиза. Ответила на словах, но не письмом.

Кардинал. Что вы ответили?

Маркиза. Тому, кто писал мне, я позволила видеться со мной, как он просил об этом.

Кардинал. Что было на этом свидании?

Маркиза. Я уже каялась в том, что слушала речи, противные моей чести.

Кардинал. Как вы ответили на них?

Маркиза. Как подобает женщине, уважающей себя.

Кардинал. Не намекнули ли вы, что в конце концов вас можно будет убедить?

Маркиза. Нет, отец мой.

Кардинал. Сообщили ли вы этому лицу ваше решение не выслушивать больше подобных речей?

Маркиза. Да, отец мой.

Кардинал. Вам нравится этот человек?