Лорд Хорнблауэр - [82]

— Теперь не тратьте даром ни единого выстрела, — сказал Хорнблауэр. Это были первые слова, произнесенные им за долгое время.

Браун и граф залегли в расселинах между скалами, Мари ползком перебиралась на другую сторону, чтобы держаться лицом к обходившей их с фланга колонне. Подойдя ярдов на сто, атакующие стали более осторожными, стараясь, по мере продвижения вперед, укрываться за кустами и скалами. Они явно ожидали, что их встретят залпами из мушкетов, но этого не произошло. Один или два пальнули из карабинов, настолько неточно, что Хорнблауэр не услышал даже свиста пуль. Он представил себе юнкера, отчитывающего солдат за бесполезную трату боеприпасов. Нападающие теперь оказались на дистанции выстрела из его нарезных пистолетов — подарка Барбары. Он вытянул правую руку, положив предплечье на камень, служивший ему укрытием, и тщательно прицелился в наиболее уязвимую мишень — гусара, который шел по открытому пространству, держа карабин наперевес. Хорнблауэр спустил курок, и когда дым рассеялся, увидел, как гусар завертелся и упал, потом, секунду спустя, сел, зажимая ладонью раненую руку. Охваченный боевым запалом, Хорнблауэр выстрелил из другого ствола, и гусар упал и замер. Хорнблауэр обругал себя за то, что потратил заряд на раненого, который в любом случае вышел из боя. Пока Хорнблауэр перезаряжал пистолет, стараясь не поддаться горячке, по кольцу нападающих прокатился вопль ярости. Он засыпал в стволы порох, обернул пули в пыж и загнал их на место, после чего аккуратно установил капсюли. Несмотря на боевой клич, вид погибшего товарища побудил стрелков быть еще осторожнее: никому не хотелось стать еще одной бесславной жертвой. Тогда сержант поднялся, призывая людей идти вперед. Хорнблауэр еще раз прицелился и выстрелил. Сержант рухнул. Так-то лучше. Есть какое-то свирепое удовольствие в том, чтобы убивать, когда вот-вот убьют тебя. Карабины заговорили по всему периметру, Хорнблауэр слышал, как пули свистят у него над головой.

В этот момент внимание всех привлек громкий звук фанфар. Он повторился, и Хорнблауэр, пользуясь тем, что огонь карабинов замер, огляделся. К ним, размахивая белым платком, направлялся верховой офицер. Рядом с ним ехал трубач, подавая горном принятый в военном этикете сигнал — приглашение к переговорам.

— Мне его подстрелить, сэр? — спросил Браун.

— Нет, — отрезал Хорнблауэр. Неплохо было бы забрать с собой в преисподнюю офицера, но это даст Бонапарту хорошую возможность замарать его имя и дискредитировать тем самым бурбонское движение. Он встал на колени среди скал и крикнул:

— Не подходите ближе!

Офицер натянул поводья.

— Почему вы не сдаетесь? — закричал он. — Дальнейшее сопротивление ничего вам не даст.

— Какие условия вы предлагаете?

Офицер едва удержался от того, чтобы пожать плечами:

— Справедливый суд. Вы можете воззвать к милости императора.

Даже если бы он старался преднамеренно вложить издевку в эти слова, у него не вышло бы лучше.

— Убирайтесь к дьяволу! — проревел Хорнблауэр. — И захватите с собой Десятый гусарский! Уезжайте, или я буду стрелять!

Он поднял пистолет, и офицер, поспешно развернув лошадь, рысью поскакал назад, не заботясь о сохранении достоинства. Как можно испытывать удовлетворение от унижения человека, хотя каких-то полчаса отделяют тебя самого от смерти? Офицер всего лишь выполнял долг, стараясь спасти жизни своих людей. Откуда взялась эта личная неприязнь? Все эти идиотские упреки самоанализа проносились в голове Хорнблауэра в то время, пока он падал на живот и занимал огневую позицию.

У него было время думать о себе с презрением до тех пор, пока пронесшаяся прямо у него над головой пуля не заставила его думать исключительно о том, что происходит сейчас. Если гусары поднимутся разом в атаку, то, хоть это и обойдется им в полдюжины жизней, все будет быстро кончено. Пистолет Мари выстрелил где-то рядом справа, и он обернулся, чтобы посмотреть на нее.

В этот момент все и случилось. Хорнблауэр услышал удар пули и увидел, как сила толчка заставила ее наполовину развернуться. Он увидел озадаченное выражение на ее лице, которое сменилось гримасой боли, и, не отдавая себе отчета в том, что делает, бросился к ней и опустился рядом на колени. Пуля попала в бедро. Хорнблауэр отвернул короткий подол ее дорожного платья. Черный чулок на раненой ноге уже весь пропитался кровью. Пока Хорнблауэр пытался сообразить, что же ему делать, он дважды видел, как толчками выливается алая кровь — задета большая артерия. Жгут… сдавить… Память Хорнблауэра торопливо подсказывала, что нужно делать при оказании первой помощи раненым. Он попробовал сдавить бедро пальцами, но безрезультатно: мешали завязки чулок. Ему пришла в голову мысль о перочинном ноже, которым можно разрезать чулок, и в эту секунду сокрушительный удар в плечо заставил его рухнуть на землю рядом с Мари. Он не слышал, как гусары пошли в атаку, не слышал пистолетных выстрелов, которыми Браун и граф безрезультатно пытались отразить штурм. Пока его не свалил удар прикладом карабина, он не имел представления ни о чем, происходящем вокруг. Даже после этого он пытался подняться на колени, обуреваемый единственной мыслью — нужно срочно пережать артерию. Как в тумане он слышал чей-то крик — это сержант приказал солдату не наносить Хорнблауэру новый удар, но это его не заботило. Он раскрыл нож, но тело Мари перед ним было холодным и безжизненным. Он посмотрел на ее искаженное гримасой лицо: сквозь покрывавшие кожу загар и пыль просвечивает бледность, рот приоткрыт, а глаза смотрят в небо так, как смотрят только мертвые. Оцепенев, Хорнблауэр склонился над ней, стоя на коленях, все еще сжимая в руке раскрытый перочинный нож. Нож выскользну у него из пальцев, и он понял, что кроме него еще кто-то склонился над Мари.