Лорд Хорнблауэр - [41]

Краем глаза Хорнблауэр видел толпу чиновников, стоящих позади него, которые распрямились после долгого поклона, но все еще продолжали держать шляпы в руках.

— Наденьте шляпы, господа, прошу вас, — произнес герцог, и седины и плеши скрылись из глаз, как только сановные чины получили милостивое разрешение укрыть их от зимнего ветра.

У герцога зубы тоже, наверняка, клацали от холода. Хорнблауэр бросил взгляд на Хоу и Лебрена, которые, сохраняя вид невозмутимой вежливости, старались локтями оттеснить друг друга так, чтобы оказаться ближе к нему и герцогу, и принял решение свести дальнейшие мероприятия к минимуму, проигнорировав обширную программу, которую предложили ему Хоу и Лебрен. Какой смысл было присылать сюда бурбонского принца и позволить ему умереть от пневмонии? Ему необходимо представить Мома — имя барона, конечно, должно войти в историю, и Буша, старшего морского офицера — по одному от каждой страны, чтобы продемонстрировать согласие между ними, что было весьма кстати, так как Буш обожал высокопоставленных персон и преклонялся перед монархией. Герцог займет важное место в памятном списке Буша, который открывал царь всея Руси. Хорнблауэр обернулся и сделал знак, чтобы подвели лошадей, конюший бросился, чтобы подержать стремя, и герцог вскочил в седло — прирожденный наездник, как и все в его семье. Хорнблауэр оседлал спокойную лошадку, которую выбрал для себя, остальные последовали его примеру: кое-кто из гражданских испытывал неудобства из-за непривычки носить шпагу. До церкви Богоматери было каких-то четверть мили, и Лебрен предусматривал, что каждый ярд этого пути должен выражать верноподданнические чувства по отношению к Бурбонам: белые флаги в каждом окне, украшенная лилиями триумфальная арка у западного портала церкви. Однако крики собравшихся на улице людей казались жидкими на пронизывающем ветру, да и сама процессия не выглядела очень торжественной, так как каждый старался протиснуться вперед в поисках убежища. Церковь милостиво предоставила им такое убежище — как в переносном смысле она служит таковым для грешников — подумал Хорнблауэр, прежде чем лавина дел снова захлестнула его. Он занял свое место позади герцога, держа в поле зрения Лебрена, специально разместившегося здесь для удобства Хорнблауэра. Наблюдая за ним, Хорнблауэр мог понять, как нужно себя вести: когда стоять, а когда опуститься на колени, ведь это был первый раз, когда он находился в католическом храме и присутствовал на католическом богослужении. Ему было немного жаль, что вереница мыслей не позволила ему наблюдать за происходящим с должным вниманием. Одеяния, вековые обряды могли заинтересовать его, если бы не размышления о том, на что надавил Лебрен, чтобы убедить священников преодолеть страх перед гневом Бонапарта и вести службу, и том, какую же толику реальной власти захочет получить этот отпрыск рода Бурбонов, а также о том, какая доля правды содержится в начавших стекаться к нему сведениях, говорящих, что императорские войска, стали, наконец, продвигаться к Гавру.

Аромат ладана, тепло, усталость и череда непоследовательных мыслей ввели его в дремотное состояние, подбородок его начал уже было клониться вниз, но заметив, что Лебрен поднялся на ноги, он проснулся. Хорнблауэр поспешил последовать его примеру, и процессия потянулась к выходу из церкви.

От Нотр Дам они, пронизываемые ветром, проехали по Рю де Пари, и сгрудились в кучу перед входом в Отель де Виль. Приветственные крики людей звучали тихо и без воодушевления, а движения герцога, когда он махал рукой или приподнимал шляпу, казались механическими. Его королевское высочество обладал стоическим терпением, позволявшим переносить трудности в присутствии народа — свойство, присущее монархическим особам, однако ему, видимо, пришлось заплатить за это дорогой ценой — он сделался молчаливым и замкнутым. Хорнблауэр размышлял, чего можно ожидать от герцога, ведь скоро под его формальным руководством французам предстоит проливать кровь французов, и наступит ли тот момент, когда он сможет положиться на сторонников Бурбонов в борьбе против бонапартистов?

Хорнблауэр продолжал наблюдать за ним в большом зале в Отель де Виль, где, вопреки зажженным в обоих концах каминах, было жутко холодно. Герцог приветствовал представителей местных властей с женами, которых по очереди подводили к нему. Искусственная улыбка, вежливое, но формальное приветствие, тщательно выверенный, в соответствии со статусом, знак внимания: от кивка головы до легкого поклона. Все это свидетельствовало о хорошей школе. Рядом и позади него стояли советники — émigré[23] аристократы, которых он привез с собой, Мома и Лебрен представляли Францию послереволюционного периода, Хоу следил за соблюдением интересов Британии. Немудрено, что герцог выглядел марионеткой в окружении этих людей, дергавших за веревочки.

Хорнблауэр видел красные носы и неприкрытые перчатками красные локти женщин, трясущихся от холода в до предела декольтированных придворных туалетах. Жены торговцев и мелких чиновников, получив приглашение в самый день приема, были одеты кое-как, на скорую руку. Полные туго зашнурованы в корсеты, более худые пытались демонстрировать не сдерживаемую корсетом томность нарядов, бывших в моде лет десять назад. Они бурлили от возбуждения при мысли о предстоящей встрече с царственной особой. Их мужья, казалось, заразились этим чувством, оживленно курсируя от группы к группе. Но Хорнблауэр знал, что является причиной их беспокойства: до тех пор, пока неизмеримая мощь Бонапарта не будет сломлена, лишь несколько дней могут отделять их, с их маленькими состояниями или надеждами на получение пенсиона, от того, чтобы стать нищими изгнанниками или жертвами гильотины. Одной из причин присутствия здесь герцога было заставить этих людей открыто признать себя сторонниками Бурбонов, и откровенные намеки Лебрена в частных беседах давали ясно понять, зачем они здесь. Конец сомнениям и терзаниям — в будущем история будет вспоминать лишь о блистательном приеме, ознаменовавшем прибытие бурбонского принца на землю Франции. Хорнблауэру пришла вдруг в голову мысль, что в подоплеке приема, устроенного Молодым Претендентом в Холируде,