Лорд Хорнблауэр - [3]

Англия находилась в самом кульминационном моменте борьбы с французским деспотизмом. Пятьсот военных кораблей в море — двести из них линейные — стремились сохранить моря свободными от врагов. Сто тысяч солдат под командой Веллингтона[9] прорывались через Пиренеи в южную Францию. Все разноплеменные армии Европы: русские и пруссаки, австрийцы и шведы, хорваты, венгры и голландцы, одевались, питались и вооружались благодаря Англии. Казалось, будто Англия напрягла все оставшиеся силы в борьбе: что она колеблется и может не выдержать ужасного напряжения. Бонапарт дрался ни на жизнь а на смерть, со всей хитростью и свирепостью, какой следовало ожидать от него. Еще несколько месяцев стойкости и страшных усилий могут низвергнуть его и вернуть покой обезумевшему миру. Минутное колебание, тень сомнения — и тирания закабалит человечество на целое поколение, на бессчетное число поколений вперед.

Карета подкатила к Адмиралтейству, и два ветерана морской службы приковыляли на своих деревянных ногах, чтобы открыть двери. Cент-Винсент поднялся и вместе с Хорнблауэром, в блеске темно-красного и белого шелка, они направились к кабинету Первого лорда.

— Вот их ультиматум — сказал Cент-Винсент, бросая бумаги на стол.

Написан неумелой рукой, сразу подумал Хорнблауэр — это не работа какого-нибудь разорившегося торговца или адвоката, пойманного отрядом вербовщиков.

На борту корабля Его Величества «Флейм» у Гавра

7-ого октября 1813 года

Мы — все здесь верные и преданные сердца, но лейтенант Огастин Чедвик порол нас и морил голодом, и поднимал всю команду дважды в час в течение месяца. Вчера он сказал, что сегодня будет пороть каждого третьего человека из нас и всех остальных, как только те излечатся. Так что мы заперли его на замок в его каюте, и гордень уже перекинут через нок рея и петля ждет его, поскольку он должен быть вздерну, за то, что совершил с юнгой Джеймсом Джонсом: он убил его, хотя мы предполагаем, что в своем рапорте сообщил, будто Джонс умер от лихорадки. Мы хотим от их Светлостей в Адмиралтейсте, обязательств судить его за его преступления и дать нам новых офицеров и чтоб что было, то прошло. Мы готовы бороться за свободу Англии, поскольку мы ей преданы и верны, как уже говорили, но Франция находится с подветренной стороны, и мы, все как один, не собираемся быть вздернутыми, как мятежники, и если вы попробуете захватить судно, мы повесим Чедвика на ноке рея и уйдём к французам. Мы все подписываем это.

Со скромностью и уважением к вам.

Повсюду по краям письма стояли подписи: семь обычных и множество крестов, с примечанием против каждого креста — «Генри Вильсон, его подпись»; «Уильям Оуэн, его подпись», и так далее; они показывали обычную пропорцию грамотных и неграмотных в команде рядового судна. Закончив читать письмо, Хорнблауэр взглянул на Cент-Винсента.

— Мятежные собаки, — сказал Cент-Винсент.

Возможно, так оно и есть, подумал Хорнблауэр. Однако у них было основание стать ими. Он мог совершенно отчетливо представить стиль обращения, которому они подвергались, бесконечную необузданную жестокость в дополнение к обычным трудностям жизни на судне, несущего блокадную службу. Конец этим страданиям могли положить только смерть или мятеж — иного выхода не было.

Столкнувшись с неизбежной перспективой телесного наказания, они подняли мятеж, и он был не в состоянии винить их за это. Он видел достаточно спин, исполосованных в клочья; он знал, что сам сделал бы все что угодно, буквально все, чтобы самому избежать подобной пытки, если бы столкнулся с такой перспективой. Его пробрала дрожь, когда он заставил себя всерьез представить, что бы он чувствовал, если бы узнал, что его выпорют на следующей неделе. Справедливость была на стороне матросов; однако то, что они должны быть наказаны за преступление, которое можно оправдать, являлось вопросом не справедливости, а целесообразности. Национальная безопасность страны напрямую зависит от захвата мятежников, повешения главарей, наказания остальных: следует прижечь новообразовавшееся пятно чумы, появившееся на правой руке Англии, прежде чем болезнь распространится дальше. Они должны быть повешены, виновны они на самом деле или нет — это часть войны, как и убийство французов, которые, возможно, являются замечательными мужьями и отцами. Но будет лучше, если Cент-Винсент не узнает о его мыслях: Первый лорд, очевидно, ненавидел мятежников как таковых, не утруждая себя рассуждениями о подоплеке этого конкретного случая.

— Какие будут приказания, милорд? — спросил Хорнблауэр.

— Я даю вам карт-бланш — ответил Cент-Винсент. — Полную свободу действий. Приведите «Флейм» обратно целым и невредимым, и мятежников вместе с ним. Каким же способом вы станете добиваться этого, дело ваше.

— Вы даете мне неограниченные полномочия? Скажем, право вести переговоры, милорд?

— Я не это имел в виду, черт побери — ответил Cент-Винсент. — Я подразумевал, что вам предоставят любые силы, какие пожелаете. Я могу высвободить для вас три линейных корабля, если нужно. Несколько фрегатов. Бомбардирские корабли. Есть даже ракетное судно, если вы полагаете, что оно пригодится — этот парень, Конгрив,