Лорд Хорнблауэр - [2]

Теперь настала очередь Хорнблауэра скреплять мантию и не забыть подобрать свою шляпу с плюмажем. Он должен был любой ценой сохранить беспечный вид и не дать собравшимся рыцарям ни одного шанса для насмешки над его волнением из-за вызова к Первому лорду. Он должен выглядеть так, как будто подобные вещи случались с ним каждый день. Он небрежно встал со скамьи, шпага запуталась у него между ногами, и только милосердием провидения он избежал кувырка головой вперед. Восстановив равновесие, он, звеня шпорами и ножнами, сосредоточился, чтобы проследовать с неторопливым достоинством через проход между рядами. Все смотрели на него: армейские офицеры должны чувствовать простое незаинтересованное любопытство, но флотские — Лидъярд и другие — будут задаваться вопросом, какой новый фантастический оборот приняла морская война, и завидовать возможностям отличиться, которые могли бы предоставиться им. В задней части церкви, на местах, предназначенных для привилегированной публики, Хорнблауэр заметил Барбару, пробирающуюся со своей скамьи, чтобы встретить его. Он нервно улыбнулся ей, не доверяя своему голосу пока все смотрят на него, и подал руку. Он чувствовал крепкое пожатие ее руки, и слышал ее чистый, звучный голос: Барбару, конечно, не смущало, что их все видели.

— Какие-то неприятности, я полагаю, дорогой? — спросила Барбара.

— Полагаю, да, — пробормотал Хорнблауэр.

За дверьми их ждал Сент-Винсент, слабый ветер покачивал страусиные перья его шляпы и морщинил малиновый шелк плаща. Его толстые ноги распирали белые шелковые чулки; он прохаживался взад-вперед на своих массивных, подагрически искривленных ногах, вид которых ещё более искажали белые шелковые ботинки. Но фантастический костюм никоим образом не умалял мрачного достоинства этого человека. Барбара отпустила руку Хорнблауэра и предусмотрительно отстала, чтобы позволить двум мужчинам поговорить наедине.

— Сэр? — произнес Хорнблауэр, и затем, спохватившись — все же он редко общался с людьми обладающими званием пэра, поправился, — Милорд.

— Вы готовы к несению действительной службы тотчас же, Хорнблауэр?

— Да, милорд.

— Вам предстоит начать сегодня вечером.

— Есть, сэр… милорд.

— Когда они подадут мою проклятую карету, я отвезу вас в Адмиралтейство и передам вам ваши приказы. — Сент-Винсент возвысил голос до рева, который долетал до грот-мачты в вест-индский ураган. — Неужели они никогда не подадут этих проклятых лошадей, Джонсон?

Cент-Винсент заметил Барбару за плечом Хорнблауэра.

— Ваш слуга, мадам, — сказал он, снял шляпу и, прижав ее к груди, поклонился. Старость и подагра, вся жизнь, проведенная в море, не лишили его изысканных манер, но дела страны все еще занимали его в первую очередь, и он тотчас же обернулся к Хорнблауэру.

— Что за служба, милорд? — поинтересовался последний.

— Подавление мятежа, — сказал Cент-Винсент мрачно. — Проклятый кровавый мятеж. Как в 1797-м. Вы знавали Чедвика — лейтенанта Огастина Чедвика?

— Мы с ним служили мичманами под началом Пелью,[8] милорд.

— Хорошо, он… А, вот и моя проклятая карета, наконец. Леди Барбара?

— Я вернусь в собственном экипаже на Бонд-стрит, — сказала Барбара, — и пришлю его обратно за Горацио в Адмиралтейство. Сейчас его подадут.

Экипаж, с Брауном и кучером на козлах, остановился позади кареты Cент-Винсента, и Браун спрыгнул вниз.

— Прекрасно. Полезайте, Хорнблауэр. Всегда к вашим услугам, мадам.

Cент-Винсент тяжело поднялся в карету, Хорнблауэр присоединился к нему. Копыта лошадей застучали по булыжнику, и нагруженный экипаж двинулся вперед. Бледный солнечный свет, проникая сквозь окна, мерцал на морщинистом лице Cент-Винсента, ссутулившемся на кожаном сиденье; несколько мальчишек на улице заметили ярко одетых людей в карете и завопили «Ура», махая драными кепками.

— Чедвик командовал «Флеймом», восемнадцатипушечным бригом — сказал Cент-Винсент. — Его команда подняла мятеж в заливе Сены и захватила его и остальных офицеров в заложники. Они отослали помощника штурмана и четырех оставшихся верными матросов в гичке с ультиматумом, адресованным Адмиралтейству. Гичка дошла до Бембриджа вчера вечером, и бумаги только что попали ко мне — вот они.

Скрюченной рукой Cент-Винсент потряс толстым пакетом, который сжимал с тех пор, как получил его в Вестминстерском аббатстве.

— Что гласит ультиматумом, милорд?

— Амнистия — помилование. И виселица для Чадвика. Иначе они уведут бриг во Францию.

— Придурки! — не выдержал Хорнблауэр.

Он сумел вспомнить Чедвика на «Неутомимом», старого для мичмана уже тогда, двадцать лет назад. Теперь ему должно быть за пятьдесят, а он всего лишь лейтенант. Он был сволочным мичманом; а в результате столь медленного продвижения по службе должен был стать ещё более гнусным лейтенантом. При желании он мог превратить небольшое судно, вроде «Флейма», где, вероятно, был единственным офицером, в сущий ад. Это могло стать причиной мятежа. После ужасных уроков Спитхеда и Норы, после Пиготта, убитого на «Гермионе», некоторые из худших особенностей военно-морской службы были устранены. Это была по-прежнему трудная, жестокая жизнь, но она одна уже не могла довести команду до самоубийственного безумия мятежа, если только его не провоцировали какие-то иные, дополнительные обстоятельства. Жестокий и несправедливый капитан с одной стороны, решительный и сообразительный лидер среди команды с другой — эта комбинация могла вызвать мятеж. Но безотносительно причины, мятеж должен быть подавлен немедленно, наказание должно быть скорым, неотвратимым и ужасным. Оспа или чума были не более заразны и не более фатальны, чем мятеж на военной службе. Позвольте одному мятежнику избежать наказания, и о его судьбе будет каждый обиженный матрос, и действовать по его примеру.