Лорд Дракон - [81]

Он снова и снова прокручивал у себя в мозгу воспоминания, из-за которых чувствовал себя грязным. Он снова ощущал чужие руки на обнаженной коже и взгляд хозяина на своем голом теле. И Джулиана считала, что он, бывший раб, может уподобиться рабовладельцу! В её глазах он был животным, звероподобным существом с желтыми клыками и необузданной похотью. Одна только возможность того, что она могла бы осуждать его так же, как он сам осуждал Саладина, вызывала в нем желание завыть.

Грэй закрыл глаза. Больше, чем кому-либо еще в этом мире, он отдал себя Джулиане. Он был готов обнажить себя, раскрывая душу. И то, что, вопреки её обращению с ним, он всё ещё любил её, пугало его до невозможности.

Ему было известно рабство тела, но не это всеобъемлющее рабство сердца. Он был даже ещё более бессилен против этого, чем против Саладина. Он растворился в ней, и это вызывало в нем ужас — страх, что он ничего не мог сделать, чтобы защититься, и что, вопреки их плотским желаниям, она могла не ответить взаимностью на его любовь.

Какая-то маленькая, сокровенная частица внутри него хотела стонать. Он чувствовал её глубоко, в самом узком и темном уголке своей души. Маленькая, съежившаяся, потерянная часть его, которую он ото всех скрывал и держал защищенной. Этот крохотный, бледный призрак его потерянной чистоты страдал от боли. И боль росла, несмотря на все его усилия взять её под контроль. Скоро он не сможет её скрывать. Возможно, он уже выдал себя, судя по тому, как Люсьен уставился на него.

Рыцарь отпустил Саймона и приблизился.

— Вы бледнее стен Уэллсбрука, messire. Что случилось?

Грэй покачал головой, но Люсьен повторил вопрос. С каждым вопросом тот дрожащий блеклый призрак внутри него становился сильнее, могущественнее, угрожая сокрушить его. Он что-то пробормотал, какую-то полуправду. Люсьен, должно быть, догадался об остальном, поскольку коснулся руки Грэя и шепотом произнес:

— Sacre Dieu, что она сделала с вами?

Каждое слово ранило его, разрывая на куски уже изрядно окровавленное прошлым сердце. Грэй резко оттолкнул Люсьена в сторону и поднялся со скамьи.

— Достаточно, Люсьен, — он повысил голос. — Саймон! Саймон, иди сюда.

Он нетерпеливо ожидал, пока Саймон подойдет и поможет ему надеть чистую тунику из мягкой шерсти травянисто-зеленого цвета. Он застегнул пояс для меча и заметил белую повязку на запястье. Пальцы легко коснулись материи. Затем он услышал, что Люсьен снова выругался.

— Ступай, Саймон, — произнес рыцарь.

Грэй оторвал взгляд от запястья и обнаружил, что остался наедине с Люсьеном. Его друг стоял перед ним, уперев кулаки в бедра.

— Ни разу не видел вас поверженным, сир. Вы не должны позволить ей проделывать это с вами. Бросьте это создание с необузданным норовом, пока она не уничтожила вас. Выберите другую леди, более благородную, более достойную вашей руки.

Грэй так яростно вложил меч в ножны, что скорчил гримасу от боли в ране.

— Да замолчи ты, ко всем чертям! — он стоял, тяжело дыша и меря Люсьена взглядом, его голос был хриплым и грубым. — У меня нет выбора. Понимаешь? У. Меня. Нет. Выбора.

Отвернувшись от рыцаря, Грэй выскочил из комнаты. Он шёл всё быстрее, пока и вовсе не перешёл на бег. Он сбежал по ступенькам, пересек холл, миновал двор и завернул к конюшням. Его ум горел, грудь вздымалась. Он не помнил, как седлал своего гунтера, но вскоре уже был верхом, цокая по вымощенной булыжником дороге, проносясь под опускной решеткой и устремляясь прочь из поместья. Он слышал окрики позади, но только подстегнул лошадь, посылая её в галоп. Крики стихли, но боль осталась вместе с ним.

Он скакал всё упрямей и быстрей. Комья грязи летели ему в лицо. Масса лошадиных мускулов и сухожилий под ним неслась через поля, перескакивая через бревна, валяющиеся на пути, препятствия и маленькие ручейки, устремляясь в лес. Склонившись к лошадиной шее, он понукал животное, впившись коленями ему в бока и напряженно стремясь вперед. Гунтер почувствовал его отчаяние и удлинил шаг, выбивая землю из-под копыт и стремительно поглощая расстояние. Вскоре они оба взмокли, но продолжали скакать, оставляя позади себя извилистый след.

Его отчаяние только возросло, когда они достигли реки Клэр. После сумасшедшей переправы вплавь он стал дальше взбираться по холму. Очнулся только тогда, когда его лошадь чуть не опрокинулась назад с почти вертикального уступа. Лишь ржание испугавшейся лошади привело его в чувство. Натянув поводья, он съехал с холма и спешился. Он стоял около животного и хватал воздух жадными глотками. И он, и гунтер были взмылены и дрожали.

Через какое-то время Грэй услыхал журчание воды. Взяв поводья, он направил лошадь к ручью, который стекал вниз по склону. Они пили залпом, затем Грэй снял тунику. Сложив чашечкой ладони, он стал плескать воду себе на голову и на торс. Затем позаботился о гунтере, сняв седло и растирая животное полными пригоршнями травы.

От изнеможения он впал в оцепенение, утратив способность думать о чём-либо, кроме необходимости позаботиться о лошади, которая верой и правдой служила ему вопреки его неосторожности. Когда он закончил, то всё еще дрожал, хотя на этот раз уже от усталости. Он снова надел тунику и ремень и, наконец, огляделся вокруг.