Лопушок - [7]

— Не нужно так сильно… — капризно жаловалась она.

— Хорошо, не буду, — послушно отвечал я.

На некоторое время я становился паинькой, и мои губы едва-едва прикасались к нежным девичьим губам. Левой рукой я обнимал Тамару за плечи, правая ладонь робко покоилась на моих коленях.

Здесь нет ошибки. На моих коленях!

Хотя…

Мне мучительно хотелось переложить свою руку на девичьи колени. Но я боялся, что Тамара рассердится. Нет, определённо, это был уже не я. Кто-то другой влез в мою шкуру и влюбился в Тамару.

Разве так я обращался с Иркой?

Потрогать девичьи коленки?

Совершеннейшая мелочь!

Да что там коленки!

Я подходил к Ирке и с наглой улыбкой спрашивал:

«Какой сегодня день недели?» Девчонка отлично знала, что именно я сделаю через секунду и резко прижимала к бедрам свою короткую юбочку. И напрасно! Должен же я был, в конце концов, узнать, какой сегодня день недели!

Должен!

Борьба наша была короткой и весёлой. Ирка, смеясь, отталкивала мои дерзкие ладони, но я был более ловким и задирал вверх тонкую ткань. Всего на секунду.

Ирка взвизгивала, а я удовлетворённо говорил:

«Трусики — белые. Значит, сегодня понедельник.»

Вот как я вёл себя с Иркой. Как свинья…

А тут, на деревянной кладочке, я словно боялся прикоснуться к девичьим коленям.

Это было непостижимо!

Распирала мысль: «Разве можно целовать и ласкать девушку, если ты не сказал ей, что это не просто так. Это серьезно.

Это потому, что я люблю её.»

Признавался ли я девчонкам в любви прежде?

Конечно. Много раз. Без труда.

Но те признания были как бесплатное приложение к объятиям и поцелуям. Они, признания, вылетали из меня легко и просто. Произнеся их, было легче добиться этих самых поцелуев и объятий.

Но теперь я робел. Чувства распирали меня.

Слова рождались в сердце и застревали в горле.

— Тамара… — начинал я.

— Что?

— Ты… Это…

— Что?

— Ты влюблялась когда-нибудь?

— Конечно.

— Сильно? — огорчённо спрашивал я.

— По-всякому.

— А сейчас тебе нравится кто-нибудь?

— Да, — многозначительно сказала Тамара.

Радостное предчувствие согревало мне душу.

Быть может, это я нравлюсь ей? Здорово!

— Тамара, я люблю тебя, — решительно прошептал я.

— А я тебя, — смущённо ответила она.

Да?!

Вот так, сразу?

Я был убеждён, что девчонки долго ломаются и не хотят признаваться в любви. Как у нас было с Иркой? Я задирал ей юбку и требовал, чтобы она раздвинула ноги… «Ты меня не любишь!» — хныкала она в ответ и тесно сжимала коленки. Что я должен был делать? Не люблю, не люблю, но причём здесь это? Конечно, я, задыхаясь от страсти, хрипло рычал, что она не права, я её люблю и буду любить ещё сильнее, вот только ноги нужно все-таки раздвинуть. И она, продолжая свою заунывную жалобную песню про «ты меня не любишь», медленно раздвигала коленки, а я быстро, по-хозяйски, занимал плацкартное местечко и замирал от сладострастного предчувствия. Самому мне никогда не пришло в голову спросить мою пассию, любит ли она меня. Потому что мне это было почти безразлично.

Вот такая была у нас с Иркой «любовь».

Была и прошла.

Теперь Ирка тоже училась в девятом классе, только не со мной, а в параллельном, вместе с Лешкой, и мы с ней виделись лишь изредка.

Признаюсь честно: встречаясь с Иркой, я невольно вспоминал всё, что у нас с ней было, и мучительные, греховные мысли терзали меня. Она носила немыслимо короткие юбки! Иногда тесные, узкие, такие, что можно было без труда рассмотреть контуры её ажурных трусиков, но чаще на ней были короткие, расширенные книзу юбки и платья, которые при каждом движении открывали взору обольстительные бедра моей бывшей подружки.

Я поднимался вслед за Иркой по школьной лестнице, взгляд мой невольно скользил по её высоко открытым ногам, и мне жутко хотелось завалить это созревшее, аппетитное тело на густую траву, на школьную парту, на кровать, на пол, — куда угодно, задрать юбчонку, содрать с её бедер эти импортные кружевные штучки и делать, делать, делать, делать с ней то, что мы столько раз делали минувшей весной.

И ещё думалось, что теперь я смог бы совершить всё до самого конца, по-настоящему — так, как надо.

Без всяких там — «понарошку».

Ведь я повзрослел.

Но Ирка исчезала за дверью своего класса, а мне хотелось бежать к кому-нибудь мудрому и сильному и рассказать ему о своей низкой похоти, я готов был просить прощения, мне нужен был человек, которому я мог бы излить свою душу.

Но такого человека не было.

И тогда я стал общаться с зеркалом.

У нас в прихожей висело большое, тяжёлое зеркало.

Мои родители говорили мне, что ему почти сто лет.

Оно досталось нам по наследству, после того как умерла моя бабушка.

И вот, когда дома никого не было, я подходил к зеркалу и, опустив взгляд, тихонько рассказывал ему про свои проблемы.

Невероятно, но после этого мне становилось легче!

А однажды, когда был удивительно ясный солнечный день, мне в голову пришла идея. С помощью бабушкиного зеркала я смогу общаться с Тамарой! С моей Тамарой!

Осторожно и аккуратно я снял зеркало со стены и вынес во двор. Затем я примостился так, чтобы, с одной стороны меня освещало солнце, с другой, чтобы видеть дом, в котором жила Тамара.

Поймав солнечный зайчик, я навёл его на горку напротив, затем я повёл его, светлое, хорошо заметное пятно, вправо, ещё, ещё, ещё, зайчик стал бледнеть, потому что было уже далековато, но я всё равно различал его. И вот я, скорее, понял, чем увидел, что зайчик попал на дом Тамары, на его окна.