Лопушок - [11]

Потом мы пошли домой, и Тамара заявила, что хочет пить.

— Пойдём, я знаю, где есть родник, — сказал я.

Лесной родник и впрямь был совсем недалеко.

Вода была такая холодная, что ломило зубы.

Напившись, мы нагнулись и стали смотреть в воду.

Мелкие песчинки поднимались со дна вверх и, совершив короткий полёт, снова падали вниз.

— Смотри! Вот так и мы! — сказал я.

— Что? — не поняла Тамара и стала смотреть внимательнее.

— Мы, как эти песчинки…

— В смысле?..

— Появляемся на свет и исчезаем.

— Но через какое-то время песчинки снова взмывают вверх.

— Да. А может, и у людей так?

— Как?

— Несколько жизней.

— Я в это не верю, — грустно сказала Тамара.

В этот день мы встретились ещё раз, уже вечером.

С востока вставала луна, и она была непривычно огромной.

Мы уселись на нашу кладочку и стали целоваться.

Моя рука скользнула вверх по девичьему бедру.

Казалось, будет всё, как обычно.

Неожиданно Тамара высвободилась из моих объятий.

— Что? — не понял я.

— Я сбегаю домой, — сказала она.

— Зачем? — спросил я огорчённо.

— Я скоро вернусь, — успокоила меня Тамара.

— Ладно. Сбегай, — прошептал я.

Балансируя руками, она прошла по мостику и исчезла в темноте.

Я ждал её с нетерпением.

Почему-то подумалось, что она не вернется.

Мало ли… Родители не отпустят.

Мы и так целый день вместе.

Но Тамара вернулась. Причём действительно очень быстро.

Я не мог понять, зачем она уходила от меня.

И только когда я вновь её обнял, когда мы снова стали жарко целоваться, а моя бессовестная ладонь скользнула вниз, к девичьим бедрам, вот тогда я понял, зачем она ходила домой.

Честное слово — мне показалось, что я зарычал от осознания того, что произошло.

Тамара вернулась ко мне без чулок.

— Пойдём на бережок, — сказал я хриплым голосом.

— Пойдём, — послушно ответила Тамара.

Мы поднялись и пошли.

Тёмный берег, густые кусты.

Я посмотрел по сторонам.

Нет, нас никто не мог увидеть.

Я страстно привлёк Тамару к себе, и звездное небо качнулось над нами.

Неожиданно я почувствовал, что Тамара не стоит на ногах, а почти висит на мне.

Осторожно и бережно я стал заваливать её на траву.

Тамара совсем не сопротивлялась. Теперь мы сидели рядом.

«Она хочет, она хочет», — застучало у меня в ушах.

— Давай ляжем, — хриплым голосом попросил я.

— Будь осторожен, — прошептала Тамара и легла.

Я прижался к девушке, лёг так, чтобы не давить на неё своим весом, и моё колено скользнуло между её ног, которые с послушной покорностью раздвинулись.

«Всё. Назад пути нет», — подумалось мне.

— Любимая, ты мне веришь? — прошептал я.

— Да… — едва слышно ответила она.

И в этот момент я решился.

Приподнявшись, я запустил обе ладони под её короткую юбку и скользнул пальцами под резинку тонких трусиков. Справа и слева.

И потянул их вниз.

Сердце стучало, словно молот.

«Бух, бух, бух!»

— Тамара! Давай сделаем это, — выдохнул я.

— Не надо, я боюсь, — жарко шепнула Тамара.

Не надо? Сама попросила, чтобы я был осторожен…

Мысли мои смешались. Не надо?

Почему «не надо», если так сильно хочется?

— Ты не хочешь? — огорчённо спросил я.

— Не знаю… Я боюсь, — повторила она.

— Я буду осторожен… Ты станешь моей…

— Я и так твоя… Если ты меня любишь…

— Люблю.

— Тогда относись ко мне, как к любимой.

— Как?

— Бережно.

— Бережно?

— Да. Бережно. Сбереги меня для себя.

Действительно! Какой я идиот. Разве можно так поступать с любимой девушкой. Нельзя. Любимую девушку нужно беречь и лелеять, ведь она моя и только моя.

Я отпустил Тамару, и теперь мы снова сидели на траве.

Девушка поправила трусики и одёрнула юбку.

От волнения я не мог ничего сказать.

Руки дрожали.

Словно кур воровал!

— Тамара! Я не сделаю ничего такого, чего ты сама не хочешь.

— Я знаю, — ответила она.

— Но… Я хочу этого… — выдавил я из себя.

— Ты у меня лопушок, — прошептала Тамара.

— Кто? — не понял я.

— Никто. Я пошутила, — улыбнулась она.

Конечно, я расслышал это слово «лопушок», только не понял, что она имела ввиду.

Спрашивать и уточнять я не осмелился.

Лопушок так лопушок.

Очень даже ласковое слово.

— Хочу тебя спросить… — робко шепнула Тамара.

— Спрашивай, — запросто сказал я.

— Как ты думаешь, мы ещё долго будем вместе?

— Что ты такое говоришь! — возмутился я.

— А что? Первая любовь, говорят, не бывает счастливой.

— Откуда ты знаешь? У тебя уже что — была первая любовь?

— Нет. Ты моя первая любовь.

— Тогда — что? Подружек наслушалась?

— Нет.

— Но почему ты так говоришь?

— Подумалось.

— Ну, ты подумай сама, что нас может разлучить?

— Найдется какая-нибудь Ирочка.

— Далась тебе эта Ирочка! Я не люблю её! И не любил!

— Я имею ввиду в общем, а не конкретного человека.

— И в общем нам ничто и никто не мешает.

— Помешает, — глубокомысленно произнесла Тамара.

— Что ты имеешь в виду?

— Например, то, что мой отец…

— Что — твой отец?

— Мой отец — польский еврей.

— Ну и что?

Моё удивление было совершенно искренним.

Что с того, что её отец польский еврей?

— Твои родители могут не разрешить тебе жениться на мне.

— Чушь какая, — сказал я.

— Ага! Видишь, а сам говоришь неуверенно.

— Просто вопрос какой-то глупый, — попытался оправдаться я.

Мы помолчали.

— Холодно, пойдём домой, — сказала Тамара.

Мы встали, и я проводил её к дому.

Речная прохлада превратилась в промозглую осеннюю сырость, и, сидя на кладочке, мы были вынуждены обниматься всё крепче и крепче уже не столько от любви, сколько от холода.