Лонгборн - [19]

Прямые, как палки, волосы младших сестер еще предстояло превращать в локоны – мучительное занятие, от которого у Сары отваливались руки и у всех лопалось терпение. В верхних комнатах и в коридорах повис запах горячих немытых волос. Для Сары это был запах раздражения и усталости: руки у нее уже покрылись волдырями от раскаленных щипцов и утюжка для волос, ноги в башмаках гудели, спина ныла. Пусть только кто-нибудь попробует сейчас вывести ее из себя – да она нарочно подпалит капризнице волосы!

У Элизабет, впрочем, локоны вились сами собой, от природы; казалось, что и в этом проявляется ее живая непосредственность и уступчивость. Она сама подколола волосы и прикрепила к ним веточку искусственных роз. Теперь, в сорочке, корсете и нижней юбке, она ожидала, пока ей помогут одеться. Элизабет подняла руки, так что стал виден темный, пахнущий мускусом пушок под мышками. Сара занесла легкий муслин над головой барышни и бережно опустила. Общими усилиями они изловчились надеть платье, потом Сара начала вдевать в узкие петли маленькие шелковые пуговки на внутренней стороне предплечья. Элизабет вздрогнула.

– Ущипнула я вас?

– Чуть-чуть.

– Извините.

Сара продолжала трудиться молча. Присев на корточки, она одернула подол, затем, вскочив на ноги, подтянула завышенную талию под грудь.

– Все хорошо? – спросила Элизабет.

Сара кивнула.

Элизабет медленно повернулась, давая возможность Саре оправить сзади корсаж и застегнуть ряд мелких, обтянутых шелком пуговок между лопатками.

– Мы закончили?

Шурша юбками, Элизабет подошла к туалетному столику, чтобы осмотреть себя в зеркале. Сара шагнула за ней, разглаживая кокетку на тонких ключицах. Она действовала только левой рукой, боясь запачкать муслин: на правой, как назло, лопнул волдырь, и теперь из него сочилась кровь.

– Вы очень красивая, мисс Элизабет.

– Тебе пришлось помучиться, Сара, дорогая.

Сара заулыбалась, качнув головой. Даже ей, давно привыкшей к Элизабет, барышня казалась неотразимой. Находясь рядом, хотелось смотреть только на нее – все остальное казалось пустой тратой времени.

– Какая жалость, Сара, что ты наряжаешь нас, а сама не выходишь. Как ты всегда терпелива, безропотна.

Сара потупилась: что проку толковать об этом. Не может она пойти с ними на бал, это так же несбыточно, как отправиться на чаепитие к русалкам. Но вдруг у нее защипало в носу, она часто заморгала и отвернулась.

– Ты когда-нибудь ходишь на танцы, Сара, милочка? – Это заговорила Джейн, доброе сердце.

– Изредка, мисс.

– А что ты надеваешь, когда ходишь? – спросила Элизабет.

– Что уж найдется понаряднее.

На самом-то деле ничего по-настоящему нарядного у нее не было, но кому там ее рассматривать во время деревенских танцев на зеленой лужайке? Батракам в поношенных воскресных куртках или церковным музыкантам, наяривающим на скрипках, флейтах и барабанах? Обычно Полли, словно обезумев, принималась носиться со стайкой сельских ребятишек, радуясь играм, из которых Сара давно выросла. Мистер Хилл тихо напивался, и его приходилось тащить домой чуть ли не на себе. А когда добирались до дома, под живой изгородью хихикали поденщицы с парнями, и миссис Хилл грозно рычала: «Не глазей по сторонам! Нечего глазеть!» – на случай, чтобы Сара не увидела чего-нибудь такого, чего видеть не полагается. Да только Саре приходилось видеть быка с телками и хряка со свиньями, так что она примерно представляла, чем там занимаются.

– Мне кажется, тебе не помешало бы новое платье для следующих танцев. Как ты полагаешь, Элизабет? – Джейн уже подошла к шкафу. – Ну-ка, посмотрим…

– Мисс, это же… – От счастья Сара задохнулась и даже не смогла договорить.

Что, если в следующий раз на танцы к ним в деревню придет лакей из Незерфилда? А вдруг он еще и пригласит ее на танец? Тогда, не сомневайтесь, даже мистеру Смиту придется обратить на нее внимание, если она будет отплясывать на деревенской лужайке с таким видным кавалером в нарядном платье.

– Каким-то чудом, уж не знаю, как матушка этого добилась, – вступила в разговор Элизабет, – каждая из нас только что получила по новому платью. Значит, никому из сестер не придет в голову требовать, чтобы мы отдали свои старые наряды им, так что ты можешь выбрать что-то для себя.

Джейн вынула старое вечернее платье, атлас нежного серовато-бежевого цвета, и положила на кровать. Низкий вырез, коротенькие рукавчики. Подошла Элизабет, покачала головой.

– Тогда, может быть, вот это…

Накидка с рисунком из дубовых листьев, плотный шелк в рубчик, такую можно надевать дома холодными вечерами.

– Ей больше пойдет что-нибудь менее… – Элизабет повернулась к шкафу, нахмурилась. – Не вечерний туалет, а, возможно, более простое платье – подходящее для танцев в деревне на свежем воздухе.

Она извлекла на свет поплиновое платьице с вышивкой – закрытое, с длинными рукавами. На кремовом фоне переплетались тонкие зеленые стебли, алели крохотные бутоны роз. Сара сама кроила и шила это платье два года назад, тогда оно было прелестным и с тех пор не стало хуже; стирая, отжимая и гладя его, она неизменно восхищалась. А потом Элизабет положила рядом серовато-зеленое нарядное платье, отороченное белой бархатной лентой. Перед стиркой ленту каждый раз приходилось отпарывать, чтобы зеленая ткань не полиняла на бархат.