Ломая печати - [97]
Ноги его еще спутаны, но вдруг над ним что-то рвется, и он мешком летит вниз. Оглушенный ударом в голову, погружается в небытие. И снова мрак и пустота. В сознание он приходит уже засветло. Его трясет от холода. Невыносимо болит от ушиба голова, кажется, все в нем переломано — поясница, ребра, простреленная нога, рука, отрезанные пальцы. Он снова приходит в сознание. Открывает глаза. Неужто дух и тело все еще едины? Пробует пошевелить руками, ногами. Слава богу, двигаются. Смотрит прямо над собой, в небо. Там, на отсеченных верхушках елей, примостился хвост самолета. Это он сохранил ему жизнь. В нем он выжил. И с той верхушки он по веткам пролетел вниз головой, освободив ноги от веревок. Теперь-то он все осознает. Над ним летят облака. Низкие, серые, холодные, тоскливые. В кронах елей гуляет ветер. У него трещит голова. Лихорадит. Он весь окоченел. Да придет ли наконец косая, освободит ли его от этих нечеловеческих мучений? До сих пор каким-то чудом ему удавалось избежать ее. Так придет или нет? Он ощупывает голову, ноги, ребра. Вот он, весь тут. Весь разбитый. Если бы не эта лихорадка, не этот холод. Он лежит вытянувшись, бессильный, изломанный, раздавленный. Прощай же, отец, прощайте, матушка, сестра, брат. Хоть бы немного тепла, солнца, огня. Кто протянет ему руку помощи? Кто накормит? Очистит раны? Поможет встать на ноги?
Всем, что свято согласно армейскому уставу, он присягал Бенешу, республике и правительству. Еще до Мюнхена, когда его, призывника 1937 года, взяли в армию и он оказался в Новых Замках в третьем кавалерийском полку князя Сватоплука Великоморавского. Как только вспыхнула война, его направили на переподготовку. На этот раз присягать пришлось богу и нации. Назад дороги не было, вот и пришлось идти вперед. Победные трубы воинственно ликовали, и он маршировал: «Добрые сынки у вас, матери словацкие!» Потом его отпустили домой. Через три года вспомнили о нем снова. Казарма в Братиславе, потом в Гуменном. И восстание. И пережитый позор, когда немцы разоружили их дивизию. Ему ни разу не приходило на ум поднять руки. Был сержантом. Командовал солдатами. Это он им отдал приказ пробиться к Быстрице. И вдарить как следует по тем, которым присягали в дни призыва. А откуда эти глухие голоса, что слышны здесь? И этот острый запах крови? И эти вытаращенные уставившиеся на него глаза? Глаза?
Нет, он, наверное бредит. Да и глаза ли это глядят? Может, это призрак? Чей это взгляд? Морок? Застывшее лицо. Его всего передернуло. Не только лицо, но и тело. Нет! О, боже! Он же знает его. Этот взгляд. Эти невидящие, полные ужаса глаза. Разбитое лицо изувеченного солдата, залитого кровью. Один из французов. Самый младший, что сидел впереди.
Хотелось скрыться от этих глаз, но они притягивают к себе с неземной силой, он возвращается к ним, содрогаясь от ужаса. Это тот перекресток, те ворота, за которыми нет ничего — пустота, вечность. Долго ли это продлится? Эти тени. Эти привидения. Эти призраки. Рассудок мутится от всего этого! Или от холода? А что, если попросить солдатика помочь ему? Ведь у французика шинель и сапоги, а он без шинели и разут. Это вопрос жизни, французик поймет. Верно ведь, камарат! Ты простишь, поймешь, мы же летели вместе. Но как трудно сделать это! Сперва одну руку, потом другую, под конец ногу. И, справившись, он изможденно падает, смертельно усталый, но уже прикрытый шинелью и в одном сапоге. И проваливается куда-то в черноту.
Мертвый лежит возле него. Тишина. Только лес шумит. В кармане шинели ломоть хлеба и кусок шоколада. Если где-то падает самолет, так его положено искать. Но кто придет? Что за люди? Где он, собственно, находится? Дома? Под Дуклой? Или же в Польше? Какие тут действуют законы? Вокруг вершины, суровые и дикие. Незнакомые места. Свинцовые тучи. Резкий ветер. Таинственная гора. Что это за вершины? Какая колдовская сила в них? Татры? Карпаты? Если он за линией фронта, его найдут свои. Если он не долетел до нее, его могут найти и свои и немцы. Эти дьяволы того и гляди могут нагрянуть. Прочешут лес. И набредут на него. Он слышал, как карательные отряды прочесывали леса под Тельгартом. Пьяные головорезы мучили, убивали, оставляя за собой один пепел да слезы. Прикончат и его. Что же остается делать? Принять неравный бой? Попробовать? Что ж, он попробует. Он поднимается. Но тут же падает. Он в западне. Надо еще попробовать. Опираясь на здоровую руку, встает. И валится тут же, словно он без костей. Еще. На этот раз получается. Он уже сидит. Отталкивается здоровой ногой. А искалеченная, перевязанная, та, на которую он не смог натянуть сапог, остается позади. Чуть сдвинулся. Еще и еще. Во что бы то ни стало надо выбраться из западни. И он передвигается. Одной только силой воли.
