Ломая печати - [100]

Когда он, хромая, идет по деревне, старшие говорят детям: «Это тот самый, что рухнул с самолетом».

Поставить точку, чувствуя себя жертвой собственной мечты? Или он все же родился под счастливой звездой?

Говорят, болячку скрывать — лекарства не видать. Жизни нет дела до твоих чувств. Ей подавай дела. Лучшее лекарство от малодушия — сама необходимость жить. Найти свое место в обществе. Разве тогда, в лесу, он не спасся одной силой воли. Наперекор всем законам жизни? Разве не прополз он тогда за неделю по меньшей мере пять километров? Как же быть теперь? Подняться с колен! Занять свое место!

Он собирается с силами. Только не падать духом. Так же как там в горах, когда он полз к жизни. Теперь он должен в ней найти свое место.

Он приучил себя ходить без костылей. Только с палкой. Подымалась для него и работа.

Он начинает думать, что нашел свое место в жизни. Думать о ближних. О маленьких заботах маленьких людей.

Вскоре началось кооперирование. Повсюду перемены. Ломка жизни. Он с головой уходит в бури тех дней и ночей. А когда все улеглось и родился кооператив, выяснилось, что главная трудность в нехватке людей. Продумав всю ночь, он приходит к решению. Быть ему трактористом.

— Копрда совсем с ума спятил! — говорят в деревне.

Непросто оказалось поступить на курсы. У него-то действовала только одна нога. Вместо искалеченной торчала палка. Но он научился водить трактор. И вот он — кооперативный тракторист. Пашет. Сеет. Сажает. Как в молодости, когда батрачил в Моравии. Только теперь он сам по себе. Сам себе хозяин. Никому уже не мозолит глаза. Стал зарабатывать. Женился. Родился у него сын. Решил дом строить. Забот полон рот. А потом придумали ему и особое устройство на тракторе, изменили муфту сцепления, и теперь уже не нужна ему палка, чтобы ею нажимать на педаль. Ради приработка не отказывается он и от ночных смен. Воскресил сам себя. И совсем не нуждается в том, чтобы ангелы помогли ему отвалить могильную плиту и изгнать злых духов.

А многие годы спустя, после войны, получил он письмо. Из Бардеева. Ему писали, что он летел в самолете Ли-2, номер 30, подбитом немцами 23 октября 1944 года между Попрадом и Левочей. И приглашали его на встречу очевидцев этого события. Дорогу и пребывание оплачивали организаторы.

Он долго вертел в руках конверт. Нет, это не ошибка. Адрес точный. Антон Копрда, Слепчаны, номер 264, район Нитра.

Раздумывать нечего. Он покупает новое пальто и едет.

В Бардееве ему представляют человека, лицо которого ему ни о чем не говорит.

— Не припоминаете? Это же ваш пилот. Мы и его пригласили. — Их знакомят.

Они глядят друг на друга, два совершенно чужих человека. Ах, да, он узнает этот голос, да-да, конечно, ведь это тот самый глубокий голос, который так сердито выговаривал сестрам, что они не одели как следует раненых, тот, что приказал накрыть их полушубками. Это же он! Пилот! На сердце теплеет. Между ними сразу устанавливается близость. Ведь они вдвоем пережили ночь, которая решительно изменила их жизнь.

Фамилия его Губин. Он перевозил их через линию фронта. Командир, у которого в самолете погибла половина экипажа. Сам он выскочил на одном парашюте со штурманом. На земле их ранило, но они плелись тридцать километров по горам в поисках партизан, и те их спасли.

— А про меня? Как вы про меня узнали? — интересуется Копрда.

После войны на место аварии приехали французы. Военная комиссия. Искали своих. Присутствовали при эксгумации тринадцати жертв. При этом узнали, что один раненый спасся. Начались поиски. Надеялись, что он-де скажет все, что знает об их земляках. Были просмотрены реестры в левочской и в пражских больницах, но тщетно. Спустя некоторое время французы отступились. Сведения, однако, сохранились. А по ним бардеевцы нашли Копрду.

И вот его с Губиным ведут на место аварии. Там до сих пор лежат обломки самолета. Моторы, крыло, осколки, часть хвоста, полоса поваленного леса.

Оттуда везут в Левочу. Долго стоят они у могил.

Здесь лежит экипаж Губина.

Второй пилот — гвардии лейтенант Шишкин, второй штурман — старший лейтенант Котляревский, погибшие при падении из самолета. Символическая могила младшего штурмана. Его тела не нашли.

Тут же невдалеке могилы словаков. Поручика Гронского, учителя из Требишева, тяжело раненного в бою под Гронским св. Крижом. Солдата Йозефа Сиксы, рабочего, с легкими, простреленными у Грона. Неизвестного словацкого солдата. И медсестры Алицы Брауновой, бежавшей из лученецкого гетто к партизанам.

Они стоят молча, сжимая шапки в руках. Вечером пилот, запершись в гостиничном номере, отказывается от ужина, не отвечает на стук в дверь, появляется он только утром: измученное лицо, красные глаза. Никто не задает напрасных вопросов.

Лишь после завтрака он тихо роняет:

— А где похоронены остальные? Те французы?

— На Стречно. В братской могиле, — отвечают ему.

— Кем, собственно, были эти французы? — хрипло спрашивает он. — Почему французы? Как они сюда попали?

Ему объясняют, кем были французы и как они сюда попали.

— Значит, это были солдаты?

— Да, солдаты.

— Вы знаете их имена?

— Конечно, — оживает Копрда и снова видит перед собой застывшие, выпученные глаза молодого француза, поделившего с ним сапоги, шинель и кусок шоколада. — Мы знаем их имена.