Локальный конфликт - [51]

В центре площади возвышался пустующий гранитный постамент. На нем еще осталась почти не тронутая временем и людьми табличка: «Владимир Ильич Ленин». В этом селе он никогда не бывал, поэтому табличку не могли украсить надписью, что вождь мирового пролетариата, к примеру, ночевал где-то поблизости или выступал на собрании местных пастухов или вовсе отбывал здесь ссылку. Сибирским селам да домам в столицах повезло гораздо больше. Но хорошо еще никто не додумался снабдить табличку датами рождения и смерти. Тогда этот памятник стал бы походить на надгробье. Когда-нибудь местные жители стали бы задаваться вопросом: почему этот чужак похоронен в центре села, когда кладбище находится на окраине?

Впрочем, постамент пустовал. Статуя исчезла с него вовсе не из-за того, что кто-то так сильно ненавидел вождя мирового пролетариата, и как только советская империя рухнула и начался хаос и анархия, бросился свергать его с постамента. Нет, страсти кипели в центре. Здесь перемены воспринимались спокойнее. И соответствующие организации занимали кабинеты в тогда еще белом здании на площади, когда в других местах их уже отовсюду выгнали. Просто статуя была отлита из бронзы и кто-то вовремя подсуетился и продал ее как лом цветных металлов. Вакантное место мог занять новый всенародно избранный безальтернативный президент Истабана. Но бронзы на него не нашлось. Большого желания видеть его статую в центре села никто не испытывал. Хотя деньги на статую, причем не из бронзы, а из какого-то более дорогого металла, кажется, были выделены из республиканского бюджета, но они осели у кого-то в карманах. Но у кого именно, шариатский суд выяснить не смог. После короткого следствия он приговорил к расстрелу какого-то бедолагу, обвинив его в растрате, но деньги в бюджет не вернулись. Бедолага же так и не мог понять, в чем он провинился. Собирать деньги на статую сельчане не стали, посчитав, что пустой постамент гораздо лучше. Президент избирался не на пожизненный срок, а всего на четыре года. Когда они истекут, придется статую менять, снова деньги собирать. Они поступили мудро. Президент не был у власти и половины своего срока.

Гранитный постамент тоже украли бы, распилили на надгробья, но он словно врос в площадь, пустил в нее корни, и чтобы его выкорчевать, надо пригонять сюда мощную технику.

Воронка зияла всего в десяти метрах от постамента. Артиллеристы нарочно метили в остатки памятника, выбрав его ориентиром. Не иначе они были ненавистниками коммунизма и хотели стереть с лица земли все, что о нем напоминало. Но тогда им нужно отправляться в столицу и сбивать с башен Кремля рубиновые звезды.

Взрывная волна немного перекосила постамент, как Пизанскую башню. Но местной достопримечательностью, посмотреть на которую станут приезжать со всего мира, из-за этого он не станет.

Мачта перед белым зданием пустовала. Боевики забыли поднять на ней свой флаг.

Асфальт, устилавший площадь, треснул, как лед на реке перед половодьем, пошел буграми, точно снизу на него давила расплавленная магма. Устраивать парады на площади теперь нельзя. Техника проедет, но солдаты начнут цепляться ногами за вздутия и попадают, какими бы мастерами строевого шага они ни были. Парад превратится в сплошное недоразумение и балаган, но он не развеселит командование, а приведет его лишь в уныние.

Снег немного сглаживал неровности. Но ходить по площади стало еще опаснее. Кто даст гарантию, что, сделав следующий шаг, ты не провалишься в глубокую яму, присыпанную снегом. Надо ощупывать площадь палкой, как болотную жижу. Вдруг под относительно твердой поверхностью окажется топь? Перед собой надо пускать собаку, а лучше боевика. Всем, кто из них пройдет по этой площади и останется жив, можно пообещать отпущение грехов. Пусть по решению Государственной Думы амнистия полагается всем, но лучше об этом раньше времени не распространяться, ведь боевики могут об этом и не знать.

Ночью егеря, в течение еще пары часов, спали безмятежным сном, будто действительно оказались на летнем отдыхе и так умаялись за день, гоняясь за бабочками и стрекозами, играя в салочки и в футбол, что сил не осталось ни у кого даже на страшную историю, чтобы от нее приятели поглубже забирались под одеяло, закрывали глаза от страха, боясь увидеть чудище, впрочем, если глаза не открывать, то чудище пройдет стороной и не тронет. В их сны вплелся какой-то странный звук, точно кто-то поставил на огонь сковородку с маслом, начал что-то жарить. Масло потрескивало. Или это деревенские хулиганы отыскали боеприпасы, забытые здесь еще во Вторую мировую, и от безделья побросали их в костер? У них хватило ума разбежаться подальше и смотреть за фейерверком издали. Сперва рвались патроны, потом ухнула граната.

— Кто-то пробивается к селу, — они проснулись.

Стекла в доме легко завибрировали, задребезжали, но слабо, почти не слышно, будто в них бьются мотыльки. Странно. В комнате не было света, который мог бы их привлечь. Это отголосок волны, которую оставил на поверхности океана утонувший корабль. Она дотащилась до берега и в изнеможении в него уткнулась. Звук пришел издалека. Не с окраин села. Откуда-то подальше. Очевидно, кому-то очень понравилась передача, которую вел Егеев, и он шел выяснить, почему ее больше нет в эфире. Но никто ему ничего объяснять не стал, и теперь он срывал зло. Скоро все успокоилось…