Локальная метрика - [4]
Приземлилась. Пошла искать своё счастье. Следующая: «Пи-и-и-и!» — шлёп. Топ-топ-топ. Кот вёл за невидимыми мышами носом, как целеуказатель радара ПВО, бесился, нервно мявкал, но достать из-за потолка не мог. Декоративный фальшпотолок из гипрока, сделанный в целях получения ровной красивой поверхности, оказался нашим слабым местом. С него мыши разбегались по нишам холодных теперь труб отопления и кабельным каналам ненужной уже внутренней локалки. Кабели были заложены при строительстве «на вырост» (с прицелом на будущий «умный дом»), но стали местом дислокации мышиного диверсионно-партизанского отряда. Ночные вылазки за продовольствием часто кончались для них печально — кот был наготове, а мы отодвигали на ночь мебель от стен, чтобы сократить возможности скрытого передвижения противника, — но на место погибшего бойца вставали два новых. Жена каждое утро, ворча, отмывала от мышиных говен плиту, кухонные столы и шкафы. Самые ловкие ухитрялись нагадить даже в чайник. Дети быстро поняли, что забытая в комнате печенька означает ночную разборку и делёж хабара между конкурирующими отрядами южной и северной стен, финальную точку в которой обычно ставил кот. Дети приучились не мусорить и соблюдать пищевую дисциплину. Впрочем, печеньки тоже быстро кончились. Кот вначале отъедал мышам только самую вкусную часть — переднюю, выкладывая жопки с хвостиками возле миски для отчётности, но потом тоже понял, что пренебрегать белками и витаминами сейчас не время, и стал сжирать целиком. Хотя сухой корм ещё был — мы его, перед тем, как мир сломался, как раз закупили самый большой пакет, — но порции предусмотрительно урезали почти сразу — как только поняли, что это всё надолго.
Серьёзные проблемы с продовольствием начнутся ещё не сегодня. В подвале пять мешков картошки, крупы рассыпаны по стеклянным банкам от мышей, и круп много — одного риса больше двадцати кило. С мясом похуже — пол-ящика тушёнки, поэтому едим не каждый день. Рыбных консервов на сегодня ещё четырнадцать банок, макарон четыре кило, и три коробки по восемь ИРП-ов — солдатских суточных пайков. Они рассчитаны на молодого голодного бойца, пробежавшего марш-бросок в полной боевой, так что при нашем вынужденно малоподвижном образе жизни это как раз на двух взрослых и двух детей. Срок годности пайков ещё полгода, и я очень сомневаюсь, что мы проживём так долго.
Мы об этом не говорим — морально-психологическая обстановка во вверенном мне подразделении и так оставляет желать лучшего. Даже кот скучает. Сначала ему нравилось — мыши, охота, веселье… Но потом и мыши кончились. Видимо, снаружи они все помёрзли, а внутри постепенно переловил, осталась парочка самых хитрых и ловких, настоящих мышиных ниндзя. Теперь кот грустит, что нельзя выйти погулять, как он привык. Регулярно мявчит у порога гнусным голосом, требует выпустить, кричит: «Свободу домашним животным!», но, когда я выхожу за дровами, высунет нос за порог — и немедля возвращается обратно, тряся застывшими ушами. Потом, поев и поспав для снятия стресса, начинает проситься снова — думает, что это безобразие уже кончилось. Но нет, не кончилось, конечно. Мы, наверное, кончимся раньше.
Младший в свои пять переживает только о недоступности Ютуба с новыми сериями мультиков. Когда мир сломался, мобильный интернет пропал. Радио и телевидения тоже нет, как и сигнала GPS со спутников. Впрочем, на DVD-дисках целая прорва кино и мультиков. Мы смотрим их вместе, каждый условный вечер — всё же какая-то культурная программа. А так больше читаем по углам, каждый со своего ридера — кроме Младшего, он пока только осваивает печатное слово. Хорошо, что мы при ремонте квартиры вывезли сюда все бумажные книги из города. В крайнем случае, ими можно топить печку.
Старшая в свои тринадцать — одна сплошная подростковая депрессия. В этом возрасте и так довлеет мучительное «кто я и зачем я?» и «обоже, у меня ТОЛСТЫЕ НОГИ?!!», а теперь ещё и вся социализация похерена. Есть ли жизнь вне Интернета? С кем кокетничать, с кем дружить, в кого влюбляться? Мотает нервы. В первую очередь матери — на меня-то где прыгнешь, там и отскочишь. Срывается на Младшего, который со скуки бывает навязчив. «А-а-а! Она меня пнула!» — «А чего он ко мне лезет, чего?». У одной злоба, у другого рыдания. Давит обстановка. Особенно с тех пор, как мы потеряли второй этаж и Василисе больше негде толком уединиться. Приходится спать в коридоре у печки. Это самое тёплое место в доме, но и личного пространства никакого. Тяжело. А кому легко? Вру ей, что всё непременно скоро закончится, а после того, как она со скуки прочитала столько книг, ей по литературе не то, что пятёрку — памятник поставят. Конный, на гранитном постаменте во дворе школы.
Дважды в день мы запускаем генератор, чтоб пополнить аккумуляторы автономки, закачать насосом воду из скважины, продуть дом принудительной вентиляцией и зарядить все гаджеты, от моего ноутбука до дочкиного айфона. Всплываем, так сказать, на перископную глубину. Айфон старый, поза-позапрошлой модели, но она держится за него, как за якорь нормального. Артефакт несломанного мира. Читать удобнее с ридера, интернета нет, но она гоняет на нём пару простеньких игрушек. Сидит в своём углу у печки и тычет пальцами в экранчик, завесившись от нас волосами — изображает собой символ отрицания реальности. Сейчас даже в туалете надолго не уединишься, холодно. Дверь закрывается строго на тот момент, когда он используется по назначению, в остальное время стоит нараспашку, для теплообмена. Иначе моментально остынет, и трубы замёрзнут. Засидевшись там, рискуешь примёрзнуть к унитазу.
