Логово зверя - [39]

– Да, шеф!.. Конечно, шеф!.. Будет исполнено, шеф!..

Начальник же благосклонно и покровительственно, как хозяин на верного слугу, поглядывал на бойкого, проворного парнишку и даже порой ласково трепал его по плечу, лениво отцеживая сквозь зубы:

– Молодец, Лёша! Хорошо ты тут всё организовал, стараешься… Не зря всё-таки я выдвинул тебя на руководящую работу. У меня нюх на людей!

Лёша ловил эти небрежные хозяйские похвалы как манну небесную и расцветал после каждой из них, как розан. Он ещё более шустро путался под ногами у шефа, с ещё большей преданностью и умилением – насколько это вообще было возможно – взирал на него и, заходясь от радостного возбуждения, с дрожью в голосе блеял:

– Стараюсь, шеф!.. Бьюсь изо всех сил… День и ночь работаю, глаз не смыкаю…

Бедный Лёша ещё не подозревал, что сейчас, буквально в следующее мгновение, случится нечто непредвиденное и невообразимое, можно сказать, катастрофа, то, что в один миг свергнет его с вершин блаженства и экстаза, на которых он пребывал и наслаждался этим, в бездну ужаса и отчаяния, где «будет плач и скрежет зубов».

Дело в том, что в этот момент Иван Саныч приблизился к краю раскопа и с удивлением обнаружил, что тот практически пуст. Студенты, воспользовавшись суматохой, вызванной приездом высокого начальства, втихомолку бросили работу и разбрелись кто куда. На дне ямы ковыряли лопатами землю только два человека, одним из которых был Владик. Больше ни в ней, ни около неё не было никого, кто, по идее, должен был здесь быть.

Иван Саныч остановился как вкопанный и несколько секунд не отрываясь, вытаращив глаза, смотрел в обезлюдевший раскоп, в котором медленно, как сонные мухи, копошились две тщедушные фигурки. Лёша посмотрел туда же, но тут же перевёл взгляд на шефа и увидел, как его лоб, лицо и шея постепенно становятся пунцовыми и точно раздуваются, а глаза темнеют и выкатываются из орбит. Лёше на миг пришло в голову, что шеф сильно смахивает в эту минуту на жабу, но он немедленно отбросил эту крамольную, непонятно откуда взявшуюся мысль.

Иван Саныч меж тем, и впрямь раздувшийся, как какое-то земноводное, взглянул на сжавшегося в комок Лёшу и тихим, хрипловатым голосом, почти шёпотом просипел:

– Это что такое?

Лёша, бледный как смерть и начавший дрожать мелкой дрожью, уныло понурил голову. Ответить ему было нечего. Всё было слишком ясно, слишком очевидно. Яснее некуда. Занятый торжественным приёмом обожаемого, боготворимого руководителя, он так увлёкся, переволновался и замотался, что совсем забыл о студентах, которые обязаны были в этот час усердно махать лопатами, кирками и заступами, отыскивая хранившиеся в земле материальные свидетельства богатейшей и древнейшей истории Отечества. Но ленивые, безответственные практиканты, которым было совершенно наплевать и на материальные свидетельства, и на историю, и на Отечество и которые только и думали о том, как бы увильнуть от работы и погулять на воле, подальше от строгого начальственного взора, как сквозь землю провалились. Кроме Владика и его товарища, почему-то решивших остаться и честно потрудиться, не было видно больше никого.

Иван Саныч, продолжая багроветь и распухать прямо на глазах, уткнул палец в пустую яму и оглушительно рявкнул:

– Что это такое, мать твою так? Я тебя спрашиваю!

Лёша, в лице у которого не осталось ни кровинки, вжал голову в плечи и, не смея поднять глаз на разгневанного шефа, лишь жалобно скривился и слабо шевельнул пепельными губами, словно потерял дар речи.

А всё более входивший в раж Иван Саныч, уже не сдерживая себя и не стесняясь присутствием двух десятков зрителей, – а точнее, напротив, вдохновляясь тем, что на него смотрят, им восхищаются, его боятся, – орал всё громче, трясясь всем своим тучным, разморенным на жаре телом и меча громы и молнии на скорчившегося у его ног маленького, плюгавого, жалкого человечка, которого сам же только что хвалил:

– Ты что ж это, поганец, гадёныш, сукин сын, вообще оборзел?! Ты забыл, кто ты есть на этом свете, кем ты был, из какого дерьма я тебя вытащил?! Забыл, сволочь, кто тебя человеком сделал, ввёл тебя, бездарь, в науку, определил на руководящую должность! Забыл всё это, да?! Отвечай, ничтожество! Отвечай, гнида!

Смятый, раздавленный, расплющенный Лёша, понимая, что отмалчиваться и дальше опасно – себе же хуже сделаешь, – по-прежнему не решаясь взглянуть на разъярённого хозяина, чуть слышно промямлил:

– Вы, шеф… Только вы… Всем вам обязан… Всю свою жизнь бога за вас молить буду…

Но тот прервал его, вновь уперев толстый, как сосиска, палец в раскоп и возопив пуще прежнего:

– Так какого же хрена ты тут делаешь?! Для чего ты мной здесь поставлен? Не для того, чтобы водку жрать и девок щупать, а чтобы работать не покладая рук и руководить этим сбродом. А ты чем занят, бездельник, оболдуй, пустозвон? Языком только трепать мастер и липовые отчёты составлять… Вытурю к чёртовой матери! Мне такие работнички не нужны. Неужели ты, дурья твоя башка, вообразил, что мне некого поставить на твоё место, что ты прям такой незаменимый?..

– Незаменимых у нас, как известно, нет, – решился вставить Рыгорыч, тот самый козлобородый вития, возгласы которого слышали утром Юра и Паша и который был теперь в свите «солнца отечественной археологии».