Логово - [54]

Казалось, что он проваливается в колодец, на дно, в ледяную воду, откуда уже тянулись к нему черные цепкие руки.

– Мы здесь. Мы живые.

«Нет. Боже. Боже. Нет…»

Одновременно из темной глубины полезли чужие образы и воспоминания, которых никогда не было в его памяти и которые он не смог бы сам выдумать.

Вот он бежит по лужайке. Он ребенок, потому что мир вокруг огромен. Движения его странные и ломаные. Он бежит по лужам, словно не замечает их. Срывает траву и цветы. Набирает полную горсть песка и отправляет ее в рот.

…Андрюша! А ну стой немедленно!

Оторванная голова светловолосой куклы в руке. Качается в такт, как маятник.

– Андрюша, ну скажи что-нибудь… Ну хоть «мама».

Большие взрослые люди смотрят на него сверху вниз – двое с тревогой и печалью, один равнодушно.

– Доктор, у нас есть хоть какой-то шанс, что он будет говорить?

– Я бы не тешил себя ненужными надеждами. Надо смотреть правде в глаза. Современная наука не располагает…

– Современная наука располагает средствами десять раз уничтожить все живое, но не может лечить болезни, от которых страдают миллионы людей!

– Я бы попросил вас не выражаться, гражданка. Вы в медицинском учреждении. Ваш ребенок…

Страница переворачивается, а может, вырывается. Голые стены, незнакомые запахи. Страх. Нет, даже ужас. От того, что привычный мир рухнул. Тот, чьими глазами он смотрит… кричит, забивается в угол, бьется затылком об острые углы, а его ловят, пытаются поймать, грубо хватают чужие люди.

– Прекрати вопить! Они погибли, ты понял? Их больше нет. Никто тебя отсюда не заберет! Поэтому жри, что тебе дают!

Боль стала миром. И мир стал болью. Все, что он знал до этого… просто смешно в сравнении… Нет никаких сравнений. Только боль и страх.

В этот момент он потерял сознание. Темная вода сомкнулась над его головой.

Интерлюдия 10 Пищевая цепочка

Жизнь – это борьба.

Существо, которое вылезло из коллектора в районе станции метро «Коломенская», рядом с большим Коломенским парком, заросшим теперь мхом и вьюнами, не было способно к абстрактному мышлению, но интуитивно это понимало. Его облик выдавал в нем представителя отряда грызунов, а размером он был с южноамериканскую капибару или вомбата. Но если те – уже вымершие представители отряда – были похожи на разросшегося хомяка, то это создание скорее напоминало крупного хорька с непропорционально зубастой пастью: вытянутое поджарое тело, длинные гибкие лапы, колючая шерсть, которая топорщилась на загривке, почти как иглы у дикобраза, – все это походило на чучело, сшитое из частей разных животных. Но это было живое существо, способное к размножению.

Вот только с последним была маленькая проблема. Среди своих это создание было особью не самого крупного размера. Как и его предки, это были стайные социальные животные. И достигшие половой зрелости детеныши мужского пола часто изгонялись альфа-самцом, особенно если пытались задираться и претендовать на лидерство.

Несколько болезненных ран от чужих зубов на шкуре грызуна остались ему как напоминание о его позоре и поражении в драке за положение в стае.

Теперь ему было очень неуютно чувствовать над собой открытое небо. Среди привычного полумрака подземных туннелей и коммуникаций оно чувствовало себя комфортнее.

На вымощенном плиткой тротуаре лежал человеческий череп, весь в выбоинах и трещинах. Челюсти его были чуть приоткрыты – он то ли улыбался, то ли скалился.

Ему в ответ улыбался другой, у которого, в отличие от первого, тело было на месте.

«Привет. Сколько лет, сколько зим!»

«Здоро́во. Как дела?»

«Все хорошо. Вот, работу недавно сменил. Ипотеку почти выплатил… Машину новую взял».

«Похвально. А как лето планируешь провести?»

«Да вот, хотим с женой поехать в Европу… Полгода откладывали. Ну не в Сочи же отпуск проводить?»

«Крыса» скользила между ними, и ее планы, в отличие от их планов, пока сбывались. Ей уже удалось раздобыть кое-какую еду. А хотела она, точнее он, ведь это был самец, только одного – выжить.

После изгнания из стаи там внизу, в лабиринте подземных катакомб бывшей столицы, лишь малая часть из которых относилась к метро, он не нашел себе места. То, что для глаза чужака выглядело как необитаемый темный лабиринт, на самом деле было густо заселено и поделено на неровные клочки – охотничьи ареалы стай, помеченные острым запахом вожаков. Уцелевшие люди – эти бледные тени былых хозяев и строителей города и его подземелий – туда не заходили. А те, кто забредали случайно, уже ничего никому не расскажут. Там жили сотни тысяч, а может, миллионы тварей и тварюшек: от розовых недавно родившихся детенышей с прозрачной кожей, размером с котенка, до седых патриархов с потрепанной облезлой шкурой, с зубами, торчавшими из пасти, как бивни. Некоторые из них родились вскоре после того, как взорвались бомбы. Правда, чаще их жизнь была недолгой, но в кучах гниющего тряпья и мокрой бумаги и картона постоянно зрели новые выводки.

Не было меток только в тех местах, на тех участках переходов, туннелей и сбоек, куда стаи этих существ не решались заходить, инстинктивно чувствуя страшную угрозу. Там обитали твари совсем иного пошиба. Или даже не твари, а нечто совсем невообразимое – и для крысиного мозга, и для человеческого.