Логика чудес. Осмысление событий редких, очень редких и редких до невозможности - [84]

Эпилог

Мое личное чудо случилось в январе 2006 года в Германии — в Берлине.

Мне казалось, что я хорошо знаю Берлин, по меньшей мере его восточную часть. Подростком я много раз проводил летние каникулы в столице тогдашней Германской Демократической Республики и любил атмосферу этого города, хотя тогда он был очень серым. Несколько лет спустя, в 2006 году, я шел по знакомым улицам вновь объединенного города и внезапно увидел указатель «К мемориалу жертвам холокоста». Это меня заинтриговало. Я не слышал о спорах относительно проекта и строительства этого мемориала и понятия не имел, что он собой представляет.

Я пошел по указателям, как вдруг они прекратились. Где же мемориал? Я вернулся к последнему указателю и снова пошел по направлению, обозначенному стрелкой. По-прежнему ничего. Я был очень удивлен. Это не вязалось с немецкой точностью, к которой я привык. Много лет назад я жил на немецком морском курорте, где на каждом углу стояло по указателю со стрелкой и надписью «К морю». Я отправился по этим стрелкам и был поражен, когда, завернув за последний угол, увидел расстилающееся передо мной бескрайнее Северное море. На берегу стоял еще один указатель, на котором было написано «Море».

Илл. 23. Мемориал холокоста в Берлине

Но теперь, в Берлине, я видел перед собой лишь серое море бетонных плит. Я пошел между ними и только через некоторое время понял, что нахожусь в самом мемориале: более двух с половиной тысяч блоков с одинаковыми прямоугольными основаниями и разной высотой — менее 20 см по краям и почти 4,5 м ближе к центру (илл. 23). Ощущение было таким, как будто проходишь одну из этих видеоигр со стрельбой, где за каждым углом так и ждешь встретить что-нибудь чудовищное.

Больше всего меня впечатлил тот факт, что мемориал этот расположен в самом центре города и занимает, возможно, самый дорогой земельный участок во всем Берлине. В нескольких сотнях метров от него находятся Бранденбургские ворота. На углу стоит элегантный пятизвездочный отель. Над головой парят ангелы Вима Вендерса[140]. Немцы пожертвовали ради этого мрачного лабиринта по меньшей мере четырьмя кварталами первоклассной недвижимости.

Потом у меня появились и другие чувства. Я, потомок евреев, ходил среди этой огромной массы камня, но это меня не волновало. Меня захлестывало ощущение, что те, кто воздвиг этот памятник, испытывали искренний стыд за то, что произошло, за то, что они сделали. Я не мог не признать, что возведение этого памятника посреди их столицы, через шестьдесят лет после самих событий, потребовало от них силы духа и твердости характера.

А потом случилось чудо. Я почувствовал любовь к этим людям. Я всегда испытывал огромное уважение к тем, кто дал нам Баха, Гете и Гаусса, но никогда не думал, что когда-нибудь смогу полюбить народ, уничтоживший бо́льшую часть моей семьи. Мой отец, переживший войну и доживший до преклонных восьмидесяти семи лет, сказал однажды, что мы на самом деле не знаем, есть ли у нашей семьи предрасположенность к долгожительству, потому что никто у нас не умер своей смертью. Не могу сказать, чтобы я ненавидел немцев, но я и подумать не мог, что когда-нибудь сумею почувствовать к ним любовь.

Тот факт, что я все же ее ощутил, можно счесть трансцендентным чудом. По меньшей мере это чудо истинное, так как современная психология не может объяснить образование таких чувств. Явление романтической любви до некоторой степени можно объяснить психологически, хотя я не знаю никаких зрелых научных теорий на этот счет и потому склонен считать, что и романтическая любовь — истинное чудо. Но если и существует какое-либо научное объяснение того тотального переворота чувств, который произошел со мной, я о нем ничего не слышал.

В углу мемориала — подземный музей, в котором с немецкой точностью перечислены все известные уничтоженные евреи — более четырех миллионов имен. Это меня тоже не тронуло. Мне даже не пришло в голову поискать там имена своих родственников. Я вернулся к гранитным блокам, и меня снова охватило то же странное чувство. Оно не касалось моих предков; мемориал говорил не о них, и уж тем более не об их убийцах. Мемориал говорил о стыде. Он убедил меня — на уровне не рациональном, а «шкурном», — что немцы не хотят избавиться от тех преступлений, которые совершили, притворившись, будто время лечит любые раны, или отрицая эти преступления, или оправдывая их. Этот мемориал существует, чтобы напоминать им, перефразируя заключительные слова «Процесса» Франца Кафки, что «этому позору суждено их пережить».

Мемориал символизирует также своего рода антихрупкость — но речь идет об ударе, нанесенном не противником, а самими немцами. Форма же этого памятника дает еще один пример разумной простоты.

Мое переживание можно считать очередным примером — в дополнение к примерам Эрнё Рубика, Эллен Макартур и Гарри Поттера — того, как упорная настойчивость и профессиональная работа — а также, как можем мы добавить теперь, разумная простота и антихрупкость — могут породить чудо. Поэтому не приходится удивляться, что чудеса стали неотъемлемой частью нашего мира.