Лога - [68]

— Ну, что поделаешь, — глухо проговорил Макар.

Он не находил других слов. А Яков поднял руки и, потрясая ими, кричал:

— А-а! Кончено!.. Кончилось все!..

В день похорон, когда Скоробогатов ехал с кладбища, Каллистрат сообщил:

— Сколько покойников нонче! Что ни день — то покойник.

— Как? — спросил Скоробогатов.

— Разве не слыхал?.. Исаия Иваныч Ахезин тоже кончал голова.

Макар беспокойно завозился на сиденьи, а Каллистрат, повернув к нему обросшее рыжим волосом лицо и мигая единственным подмокшим глазом, сказал:

— На Елевом тракту смазали. И неизвестно кто… По голове, должно быть, кокнули… Чудаки, нарушили старика… А стерва… Ух, стерва, был, — глядя на лошадь, рассуждал Каллистрат. — Говаривал я ему: — «Зря, Исаия Иваныч, егозишь. Руднишный народ бедовый». Он все хвастал: «Н-но»! Вот тебе и «но»… Донокал…

«И люди не жалеют Исаию, — подумал Макар. — Худая трава и с поля вон». Но тут же пронеслись в памяти: Пылаев, ингуш, два оборванца… Стало душно. Расстегнув ворот пальто, он приказал:

— Давай, гони скорей домой!

Красный, нервный он ходил возле столов, уставленных пирогами, блинами и угощал:

— Получайте, не стесняйтесь!

Время от времени Макар уходил к себе в комнату, наливал из четвертной бутыли в стакан водки и жадно пил. Пил и не пьянел.

Сидор Красильников по-хозяйски распоряжался поминками. Он торопливо ходил из столовой в кухню, из кухни в столовую, покрикивая на баб:

— Ну, пошевеливайтесь, пора уже пирог и зварец подавать!

Он видел, что зять не в себе, и думал, что это с печали по матери.

Старик Скоробогатов сидел за столом, как гость. Внимание его было обращено на пузатые графины с водкой, которые гуляли по столам.

Люди сначала ели и пили истово, поминая Полинарью Степановну. Старухи перед каждым новым блюдом набожно крестились., но когда графины обошли по кругу раз десять, разговор стал громче и развязней.

Скурихин, пушник, — низенький, квадратный, с черной бородой на круглом лице, — рассказывал:

— Вот такая история с географией, что, значит, без толку помолишься — без числа согрешишь… Капиталы наши не так, чтобы солидные, да еще промахи наши. Нонче и водки запас большой взял с собой, а все же скуп пушнины-то плох был. Зырянишки поумнели, зажали пушнину.

— Ну, ты опять про зверье! — пробасил тучный черный дьякон. — А чернобурую лисичку мне когда? Обещаная скотина — в доме не животина.

— Есть, отец дьякон! Только нонче чернобурки дорогоньки: пятьсот.

— Мне бы характер крепкий, я бы теперь агромадным капиталом ворочал, — говорил в другом конце кряжистый «Михеич» — Лысков — торговец бакалейным товаром. Он добродушно улыбался полным, как булка, лицом: — А то слабость моя. Добёр я, говорят, чересчур.

Сухопарый Скрябин с козлиной бородкой, которая казалась приклеенной к тощему морщинистому подбородку, прежний старатель, а теперь ростовщик и тайный скупщик золота и платины, — с улыбкой посматривал на Лыскова и, слизывая с ложки варенье, усмехался:

— Кхе, мда… Характеры, по-моему, у всех имеются, да вложены неудачно. Н-да, Николай Михеич!.. Вот у тебя с Янковчихой неудачно вышло.

— Нет, Иван Стафеич… Тут дело чисто… Это просто сплетни пустили, что мы ее мужа отравили. Он умер своей собственной смертью.

— Жаль, что поминки! А то бы в картишки перебросились, — сказал кто-то и запел:

Свя-а-тый боже-е,

Свя-а-тый крепкий…

Когда за столом заговорили все разом, — поп — толстоносый отец Мардарий, — стал собираться домой, Яков забеспокоился:

— Батюшка, как же так скоро?..

— Не могу, Яков Елизарыч! При всем желании не могу. Не подобает мне… Я благословил вашу трапезу… Ты знаешь, Яков Елизарыч, в хмелю человек безумен бывает — дьявол силен. Ты уж проводи меня… Позови отца дьякона да Игнатия.

Выходя во двор, Мардарий наказывал псаломщику Игнатию — низкорослому, белобрысому человеку:

— Ну, вы смотрите у меня здесь, не упивайтесь с отцом дьяконом…

Дьякон в это время выводил из-под навеса лошадь. Вдруг она испуганно попятилась и ударила задом коляски в стену. Дьякон крепко дернул вожжой:

— Тпру, сволочь!..

Садясь в коробок, Мардарий укоризненно покосился на него:

— В тебя уж въехали бесы-то!.. Ступай добавь еще, блудный ты сын!

Когда закрыли за ним ворота, Игнатий, подпрыгнув, крикнул:

— Понес!

А дьякон, поднимаясь по лестнице, громко запел:

— Поехал наш Мардарий на кобыле карей… Скатертью дорога, а у нас вина и елея много-о!

— Подай господи-и!

Едва поп уехал, поминки утратили свой чинный характер. Богомольные люди ушли. Яков подсел к столу с винами и закусками. Он брал одну бутылку за другой и пил. К столу подходили все и выпивали. Дьякон, поднимая рюмку, рявкал:

— Во славу божию!

Татьяна, бледная, недовольная, брезгливо сказала Макару:

— Дикари! Только пляски у вас недостает.

Макар возбужденно ответил:

— Можем завести и пляску.

А гости тем временем нашли в кухне каллистратову балалайку и она весело затренькала в руках вихрастого Галани Катаева — сына крупного подрядчика.

Музыка вначале смутила присутствующих. Но вот дьякон, подобрав рясу, вышел на середину комнаты и отбил мелкую дробь. Кольцо людей окружило его. Густые темные волосы дьякона растрепались, глаза блестели диким огнем. Легко выпрыгнул в круг старовер Ситников, черный, как цыган. Еле касаясь пола, он начал выделывать колена. Закинув руки назад, он прямо держал голову, выпятив вперед густую округлую бороду.