Лога - [61]

Следующий год, действительно, оказался засушливым. В «вершинах» работы прекратились, только в низовьи кой-где еще копошились люди в мутных ручейках.

Связчикам, — Гурьяну Сошникову и Малышенко Михаилу, — не хотелось бросать работы. Главное Сошникову. Зимой он поставил крепкую новую избу в Прохоровке и уже прирос к месту и к своей Афимье.

Бездельничая в приисковой избушке, они придумывали: как достать воды?

Пустые шахты чернели квадратными дырами… Солнце немилосердно припекало. Бурые отвалы породы растрескались.

Как-то раз Малышенко и Сошников шли логами вместе с Ахезиным.

Ахезин, ехидно прищуривая глаза, спросил:

— Что, ребята, пить охота?.. А знаете, почему водицы в логах не стало?..

— Бог знает, — ответил Сошников.

— И бог знает, и я, — сказал Исаия. — Что вам невдомек, вы спрашивайте Ахезина… Он вам все растолкует. Вот здесь стоял бор… Рамень была непроходимая. Пришел Скоробогатов и вырубил лес. Ложочки-то пересохли. Ему для паровой-то машины много лесу требуется. Она кушает, сердечная, за ваше здоровье, а теперь тот участок он откупил на сруб. Оголит. Горки-то линяют. Такие же становятся как вот эта голова…

Ахезин снял картуз и пошлепал по лысине:

— Голо! Зато вошь не заведется!

Слова Ахезина поразили Сошникова. Они вызывали непримиримую ненависть к Скоробогатову.

— Макар Яковлич, как вошь в коросте сидит, теперь и не выковырнешь скоро-то его, — продолжал Ахезин.

Малышенко не слушал. То, о чем говорил старик, он слыхал от своего покойного отца. Его занимала другая мысль. В раздумьи он не заметил, как отдалился от спутников и вышел на вершину голой горы. Потеребливая пух черной бороды, он загляделся вниз, в долину, в глубине которой чуть внятно шумела речка Смородинка.

— Вот ее бы подвести сюда! — подумал он, спускаясь в ложбину.

Сошникова в этот вечер занимала другая мысль. Он раздробил кирпич обухом кайла, насыпал в карман и направился в Безыменку, мысленно угрожая Скоробогатову:

— Я тебе сделаю!.. Я тебя разорю!.. Я тебя пущу по миру.

Было раннее утро. Край солнца выглядывал из-за каменистого шихана горы, когда возвратился Сошников. Его успокоило, что Малышенко еще не пришел. Сошников был бледен. На сморщенном безбородом лице светлосерые глаза играли злой радостью, сквозь которую был виден испуг. Взобравшись на земляную крышу балагана, он стал смотреть в сторону Безыменки. Солнце медленно выплывало и, наконец, повисло в безоблачном небе. Через пики елей на горизонте протянулась тонкая пелена тумана, прикрывая лес, погруженный в тишину. Позади в бору перекликались дрозды. Вдруг из-за леса взвилось далекое мутно-серое облако дыма. Завыл гудок. Гурьян, приложив руку ко лбу, стал старательно всматриваться, приподнимаясь на носках.

— Чего это ты? — спросил Малышенко.

От неожиданности Гурьян вздрогнул и как-то неестественно крикнул:

— Пожар на Безыменке, должно быть.

— Бежать надо! — воскликнул Малышенко и исчез в мелкой чащобе.

Только к обеду он возвратился, закопченный, оборванный, усталый.

— Здорово! — проговорил он. — Сгорел корпус-то.

Гурьян помолчал… Он испытывал волнующий страх и радость.

— Какой корпус? — спросил он.

— Какой? Не знаешь что ли?

— Откуда мне знать?

— Корпус, где чаша стоит… Машинное отстояли… Подожгли, говорят. Ругаются. Скоробогатов почти всех распустил— прекратил работы. Рабочие-то призадумались которые. Только в забоях остались. — Малышенко рассказывал, лежа на нарах. Вдруг он неожиданно спросил: — Ты когда оттуда пришел?..

Гурьяна этот вопрос так и резнул. Он сосредоточенно завертывал цыгарку.

— Вчера еще, вечером! — глухо ответил Гурьян.

Малышенко подозрительно покосился на товарища.

— Я и говорил им, что ты дома.

— А разве что там говорят?

— На тебя думают… Видели тебя вчера там.

— Ну, говорить можно все…

Остаток дня Малышенко ходил как бы в полусне, грезя о чем-то. Когда спустились сумерки и запылал костер, он сказал:

— Пришла мне в голову одна штука… Кабы руки! Дружных ребят сговорить — дело бы вышло!.. А толк будет, ей-богу, — будет…

— Чего?

— Воду подвести из Смородинки.

Гурьян не верил в эту затею.

— Лбом стену прошибить хочешь?.. Не пробьешь, Миша!

— Стену можно обойти. Зачем лоб разбивать?

Дня три они спорили. Обошли гору, которая отделяла лога от Смородинки… и чем больше изучал Малышенко местность, тем глубже становилась вера в успех. Приехал проведать их крепкий мужик Павел Суханов. Он выслушал Малышенко и сказал:

— Ладно, Михайло, я это дело покумекаю. Если что надумаю, так мы начнем орудовать. Я найду охотников и сообча…

Весть о затее Малышенко сразу облетела ближайшие прииски. Некоторые говорили, что это просто — сумасбродство, другие уверяли, что это — возможно, но народу потребуется много: «Шутка в деле — версты две-три канавы копать!»

Ахезин высказывался за то, чтобы скорее начать работы.

— Заберете — весь интерес в логах добудете, — доказывал он, кося глаза в сторону Безыменки.

Когда решили провести прорез из Смородинки, он, взволнованно напевая, поехал на Глубокий… Поднявшись на гору, откуда как на ладони были видны строения Скоробогатова, Ахезин погрозил кулаком:

— Взвоешь, милый друг!

Был конец июля. Поблекшие деревья печально опустили листву и желтели, как осенью. Выгорела трава, истощив запас влаги.