Лога - [11]

— Ладно… Сказал, — значит, слово — олово.

Вечером в балагане Ваня зажег маленькую лампочку и затопил железную печь. Яков спал. Он несколько раз подымался, открывал зеленый бурак и жадно глотал ядреный, пенистый квас.

— Уф… господи, прости меня грешного.

Ваня вытащил из-под нар ящик и, раскрыв его осторожно, тихо сказал Макару:

— Хочешь, я тебе чего-то покажу?

В ящике было много всевозможных картонных коробок. Макар протянул руку, но Ваня с улыбкой сказал:

— Погоди, я сам!

Он вытащил первую коробку, раскрыл ее.

— Смотри-ка. Какой камешек. Это я нашел вот тут в свалке, а моху этого вот тут много. Славно?

В коробке был мох, а в углублении лежал синий, блестящий камень.

— А вот еще. Зеленый. Ах! Славный? А вот здесь тяжелый, Яков Елизарыч говорит, что железняк.

Черный камень играл множеством блёсток. Ваня доставал одну за другой коробочки и показывал камни, один другого интереснее.

— А вот этот пишет. Смотри! — Ваня черкнул им по железной печке.

У Макара радостно блестели глаза. Притаив дыхание, следил он за каждым движением мальчика.

— А вот, посмотри-ка, это рудник. — Ваня поставил «рудник» на стол. У Макара разбежались глаза, и он от восторга чуть не взвизгнул. Но Ваня его предупредил:

— Тш!.. Яков Елизарыч спит. Заругается.

На квадратной доске был слеплен из спичечных коробок балаган, похожий на скоробогатовский. Так же он врылся задней стеной в увал. Поодаль из круглых тонких сучьев был собран сруб, под ним поставлен ворот с ниткой и жестяной банкой из-под перца. За ручку ворота держалась странная фигура из сучка.

— Это я, — пояснил баня, — выкатываю бадью.

Фигура действительно была похожа на человека, который, налегая всем телом, тяжело вертит ручку ворота. А в углублении выглядывала уродливая рожа.

— Это Яков Елизарыч в забое робит, кричит мне — «пошел!» А тут брусника растет.

Ваня показал на сделанный позади избушки пригорок из картонки. Пригорок весь был засыпан мелким песком и утыкан мхом, похожим на елочки.

— А ты меня еще тут сделай, — прошептал, сдерживая волнение, Макар.

— Ладно, сделаю.

— Уй! — торжествовал Макар.

Яков Елизарыч завозился и строго сказал:

— Будет вам тут шушукаться! Ванька, ложись спать, а то завтра не добудишься тебя!

Макар долго не мог уснуть. Ваня шептал ему в самое ухо: «А завтра я тебе еще покажу».

Утром, когда Макар проснулся, в балагане никого не было. Он сразу вспомнил мать, которая поднимала его е постели легким толчком:

— Вставай, умываться надо да богу молиться.

Макар подумал, что молиться сегодня не будет, и с удовольствием потянулся.

В маленькое окно сумрачного балагана смотрело утро. Пахло свежим сеном и овчинным тулупом. Под нарами возились мыши, где-то возле трубы у железной печки жужжала муха. По крыше кто-то скакал и постукивал, вдали стонуще кричала птица:

— Иу-иу-уть!

Потом закричал черный красноголовый дятел:

— Прр-прр-прр-прр.

А может, и это он же выкрикивал:

— Кии-уу-ут.

За стеной тихо и редко позванивал чалый жеребенок Колька.

Все эти звуки были просты, Макар слыхал их не раз дома. Но в этой избушке, налитой полумраком, они казались интереснее. Макар лежал и думал о Ване, о камушках в коробках, о «руднике»… Может, он долго бы пролежал, но маленькая дверь заскрипела, и в избушку влез замазанный глиной отец.

— Ты чего это, все еще потягаешься? Вставай завтракать. Эк ведь, до каких пор дрыхаешь!

Ваня приветливо улыбнулся, когда Макар вышел из балагана. Он кипятил чайник.

— Ступай умывайся, вон там — в ложку. Вода холодная, славно умыться, так и обдирает.

Пока ребята кипятили чайник, Яков, схватив ковш, побежал к шахте. Он поддел песку и стал делать спо-лосок — пробу. Потом крикнул, покачивая ковш:

— Макарунька, иди-ка сюда! Смотри — золото!

На дне ковша колыхалась вода и перемещала мелкий черный песок, из-под которого выступали неподвижные блестящие крупинки, похожие на пшено.

— Видишь?.. А это черное-то шлих… Видишь?

Яков выплеснул содержимое на рыжую кучу добытого из шахты песку.

— А ты пошто, тятя, выбросил?

— А так. Потом объявится, никуда не денется. Пойдем завтракать.

Яков ел быстро. Во всех его движениях была лихорадочная торопливость. Он беспокойно подымался, когда в отдалении на дороге слышен был стук колес. После завтрака, торопливо собираясь на работу, он сказал Ване:

— Сёдни придется нажать, из орта достать эту жилку, а потом пустяком завалим.

Они работали в той шахте, где Ахезин запретил проходить орт под грань, поставленную им.

Ваня спустил бадью, Яков ухватился за веревку и исчез в шахте.

Доставая воротком бадью с песком, Ваня краснел, его хрупкое тело сгибалось, налегая на ручку воротка.

— Тяжело? — спросил Макар.

— Ага, тяжело. Так-то ничего бы, да по утрам спина ноет, да руки вот в этих местах болят. — Ваня показал выше локтей.

В шахте глухо лязгала лопата, звякала бадья и вылетал возглас Якова:

— Пошел!

Ваня снова напрягался, торопливо вытягивал бадью, сталкивал ее в сторону и говорил:

— Вот оттягать тоже тяжело, да Якова Елизарыча доставать из шахты тяжело.

— А у тебя тятя-то чего делает?

— У меня нету отца, я с мамой живу.

— А где отец-то, он кто?..

Ваня покраснел:

— У меня умер отец!

Макар лег на живот и заглянул в шахту. Она была как бездонная, уходя в землю черной квадратной дырой.