Лодки уходят в шторм - [25]

Но едва начался суд над кронштадтцами, а в Петрограде — над тридцатью солдатами, выступившими на защиту рабочих Выборгской стороны, избитых жандармами, в Петрограде вспыхнула мощная забастовка протеста. Более ста тысяч рабочих четыре дня высыпали на улицы.

И рука палача дрогнула.

Ульянцева осудили к восьми годам каторги и отправили в Петроградскую пересыльную тюрьму. Пока он там ждал этапа, грянула февральская революция. Ульянцев вышел на свободу, а Шурканов, Баишев и Шиба сели на скамью подсудимых. Как они юлили и изворачивались, как они каялись и валили вину на агента „Записного“, на начальника охранки, на кого угодно, лишь бы спасти свою шкуру. Зрелище человеческой низости не раз вызывало у Ульянцева тошнотворное омерзение.

Подобное чувство испытывал он и теперь, глядя на мокрое от слез лицо Катукова.

— Встаньте! Откуда у вас в сарае пулемет?

„Нашли!“ Катуков перестал плакать, сел на стул, глаза расширились от страха.

— Пулемет? Какой такой пулемет?

Зазвонил телефон:

— Товарищ: Ульянцев, Сергей Мироныч просит зайти.

Пришлось прервать допрос.

Предложение Кирова поехать с группой товарищей в оккупированный англичанами мусаватский Баку было неожиданным, но Ульянцев внимательно выслушал Кирова и твердо ответил:

— Готов ехать, Сергей Миронович…

9

Выйдя от Кирова, Ульянцев медленно побрел по залитой солнцем улице. Дел в трибунале было много, но он не спешил, хотел разобраться в хаосе мыслей, смутном чувстве сомнения, а может быть, недоброго предчувствия, охватившем его. Разве мало опасных, ответственных дел поручалось ему?

…Вскоре после победы Октября петроградский ВРК поручил ему организовать десять летучих отрядов для борьбы с расхищением продовольственных грузов. Ему доверили судьбу голодного Петрограда! Где-то на станциях, в туниках стояли составы с продовольственными грузами, их растаскивали всякие мародеры и мешочники, а петроградцы голодали, получали по двести граммов хлеба в день! Летучие отряды, созданные Ульянцевым, навели порядок, и уже с конца ноября хлебный паек стал повышаться…

В январе 1918 года Ульянцева ввели в состав Всероссийской коллегии по организации и управлению Красной Армией под председательством А. И. Подвойского. Коллегия была создана и утверждена лично Владимиром Ильичом Лениным, он сам присутствовал на первом заседании. С мандатом, предписывавшим выдавать „по его требованию оружие всех видов, сколько он найдет необходимым“, Ульянцев ездил на Тульский оружейный завод, снабжал оружием новые красноармейские части.

Когда Каледин поднял на Дону мятеж, Ульянцев формировал отряды донецких шахтеров и сам с оружием в руках сражался с калединцами.

Летом восемнадцатого года чрезвычайный комиссар Юга России Серго Орджоникидзе направил Ульянцева в Ставропольскую губернию, рекомендовав „назначить его военным комиссаром по организации Красной Армии“…

Ульянцева все время бросали с одного горячего участка на другой, он не раз смотрел смерти в глаза и не страшился ее. Да, но он всегда находился по эту сторону фронта, а теперь ему предстояло ехать по ту сторону, в зафронтовую полосу, во вражеский тыл. Конечно, опыта конспиративной работы в подполье ему не занимать, кронштадтского опыта хватит на всю жизнь, но одно дело Кронштадт, где он чувствовал себя как рыба в воде и где, в сущности, тоже были две стороны фронта: по одну — матросы, по другую — командный состав, и другое дело Баку, этот загадочный кавказский город, о котором ему рассказывали кое-что бежавшие в Астрахань бакинцы. Они рассказывали о сложных противоречиях политических партий и группировок, о дикой межнациональной розни, о том, сколько крови бакинцев пролили турки, германцы и англичане. В этих невероятно тяжелых условиях» говорили они, работа бакинских комиссаров была героическим подвигом.

И Киров говорил ему об этом. Он привел образное выражение некоего английского журналиста: «Если нефть — королева» то Баку ее трон" — и сказал, что путь англичан к этому "трону" залит кровью и усеян костьми. Нефть в Баку перемешана с кровью…

"Что я смогу там, не зная ни языка, ни местных обычаев и условий? — заколебался Ульянцев. — Еще не поздно вернуться, сказать, что не слажу…"

"А как же Володя?" — подумал он вдруг.

Несколько дней назад у командующего флотилией Сергея Сакса собрались "на огонек" астраханские балтийцы. Вспоминали Балтику, Кронштадт, общих друзей. Вспомнили и о Володе, друге Ульянцева по "электроминке" Владимире Федоровиче Полухине. Полухин был организатором и руководителем нашумевшего "макаронного бунта" на линкоре "Гангут" в октябре пятнадцатого года. Бунт подавили. Арестовали около сотни матросов. Часть из них предстали перед судом. Полухина выслали в Архангельск в дисциплинарный батальон…

Сакс рассказывал, что в прошлом году, будучи народным комиссаром по морским долам, командировал Полухина в Баку навести революционный порядок в Центрокаспии. Полухин прислал Саксу из Баку одно-единственное письмо, оно случайно сохранилось у него, он прочел его, и строки письма запали в цепкую память Ульянцева: "…Положение в Центрокаспии отчаянное… приняли чуть ли не в штыки. Действую самостоятельно, с полной личной ответственностью… Встретил сильную оппозицию… не остановлюсь ни перед чем, вплоть до применения силы… Деньги англичан действуют вовсю… В день моего приезда было общее собрание команд флотилии, выступал сам, и была проведена резолюция против приглашения англичан… В воздухе пахнет порохом… Тороплюсь занять какой-нибудь корабль. Засим до свидания…"