Лодки уходят в шторм - [27]

Критически осмотрев "рыбаков" и оставшись довольным их экипировкой, Атарбеков проводил каждого в отдельности, разными ходами.

Настало б мая. Отъезд был назначен на двенадцать часов ночи. Каким томительным и долгим казался этот последний день. И дела никакого, чтобы отвлечься как-то: все переделано, все подготовлено.

Таня весь день не отходила от Ульянцева. Тая грусть в голубых глазах, с любовью смотрела на него, гладила его большие руки.

— Ты мне пиши, хорошо? Пиши каждый день. Обещаешь?

— Обещаю, — горько усмехнулся Ульянцев, понимая, что вряд ли сможет прислать ей хоть одно письмо.

— И не беспокойся за нас… — Таня запнулась, едва не проговорившись о ребенке, но Ульянцев не обратил на это внимания.

Весь день она кренилась. А поздно вечером, когда Ульянцев облачился в одежду рыбака и сказал: "Ну, посидим перед дорогой…" — она не выдержала и снова расплакалась. Ульянцев взял обеими руками ее стриженую голову, расцеловал мокрое от слез лицо и пошел не оглядываясь…

— Тимоша, возвращайся скорей! Мы будем ждать! — больно резанул по сердцу ее крик.

В темноте Ульянцев разглядел на берегу фигуры друзей. Перед рыбницей темнел силуэт буксира. На палубе их ждали Кожемяко, Сарайкин, Кузьма и Сергей. Кузьма, впервые видевший "пассажиров", иронически оглядел их и покачал головой: "Стоило из-за этаких столько времени баладаться в Астрахани!"

— Трогай! — крикнул Сарайкин.

Буксир запыхтел, из трубы вырвался сноп искр, трос натянулся, рыбница дернулась и пошла.

Немного погодя буксир вышел на середину Волги и поплыл вниз по течению. Кожемяко и Кузьма отправились спать, Сарайкин и Сергей сидели у руля. Четверо друзей стояли рядом с ними на корме, молча смотрели на уходящие вдаль огни астраханских предместий.

— Прощай, Астрахань! — тихо сказал Ульянцев.

10

Покидая Астрахань, Ульянцев не знал, какие события происходят где-то там, на юге, в неведомом ему городе Ленкорани, и уж никак не предполагал, что ему суждено будет окунуться в гущу этих событий и что жить ему остается всего два месяца…

…12 марта, после манифестации, всколыхнувшей весь город, члены комитета связи, возбужденные и радостные, не в силах так сразу разойтись по домам, гурьбой, и с ними вернувшийся из Астары Владимир Морсин, повалили в Ханский дворец. Перебивая друг друга, вспоминали подробности дня.

— Слушайте, а Сухорукин с Дубянским, вот умора! — рассмеялся Беккер. — У обоих красные банты в петлицах!

— А как же! Тоже борцы за социализм и демократию! — в тон ему сказал Сурнин.

— Ну, Дубянский не праздновать пришел, — нахмурился Ломакин при упоминании его имени. — Видел я, как он слушал речи.

— Ничего, ничего, пусть наматывает на ус, — спокойно ответил Пономарев.

— А Ильяшевич, а? Сразу принял требование!

— Хорошо, если макаровцы уйдут подобру-поздорову. Как бы бучу не подняли, — забеспокоился Сурнин.

— Ну, теперь уж наши ребята не дадут им спуску, — пригрозил Морсин. — Натерпелись мы этой зимой в астаринских лесах. Если б не сельчане, совсем пропали бы.

— Вы по пустякам в драчку не лезьте, — предупредил председатель комитета Жириков. — Приберегите силы для большого дела.

— Эх, а ведь могли и сегодня захватить власть! — с досадой сказал Ломакин.

— Ишь ты, скорый какой! — покачал головой Жириков. — Сегодня мы, как говорил товарищ Кожемяко, провели смотр революционных сил. Теперь будем готовиться и брать власть.

— Когда думаешь?

— Может, первого мая? — оглядел Жириков товарищей. — Как вы думаете? По-моему, самый подходящий момент. Объявим, как сегодня, массовую манифестацию. Кто нам запретит маевку справлять? Ну, а мы утром всех офицеров на губу, выйдем в город и перед всем народом провозгласим Советскую власть.

— Первого, так первого, — согласился Ломакин. — Только дальше тянуть не резон.

— Конечно, куй железо, пока горячо, — поддержали и остальные.

— А ты, Федя, займись пока списком. Глядишь, и сгодится.

— Сделаю, Игнат, сделаю, — обещал Беккер.

Жириков имел в виду список, раздобытый Осиновый.

Дубянский, потеряв надежду на поддержку комитета связи, тем более, что в нем объявился сосланный им Ломакин, продолжал, однако, заигрывать с ним, поддерживал отношения с Осиповым. Всегда неожиданно заваливался к нему домой, часто с вином. Как-то он повел его с собой на свадьбу офицера, женившегося на дочери богатого горожанина. Свадьба была платная, каждый гость вручал конверт с деньгами. А приглашенных было много, одних офицеров человек пятьдесят. Подвыпивший папаша невесты, тыча пальцем в список, где перед каждой фамилией значилась подаренная сумма, хвалился Осипову, сколько он собрал денег. Осипов отвел папашу в сторонку и припугнул: "Не дай бог, господин Дубянский узнает о списке! Ты же переписал всех офицеров штаба! А если список попадет в чужие руки?" Отобрав у перепугавшегося папаши список, передал его Беккеру.

Беккер, общительный парень лет двадцати, занимался в комитете связи делами разведки. Для этой цели он использовал свои обширные знакомства и дружеские связи с местными жителями, офицерами, солдатами и… мальчишками — их он считал незаменимыми помощниками. Большая дружба связывала этого безусого молодого человека с Сергеем и Салманом, которые, в сущности, были не намного моложе его. Это он, Беккер, помог устроиться Сергею, а затем и Салману конюхами краевой управы, и не только ради куска хлеба, а чтобы иметь там свои глаза и уши.