Лодки уходят в шторм - [124]

Группа Василия Бойцова, в основном радисты, пошла в сторону Потемкинской косы. Недалеко от мыса, около рыбацкой ватаги, остров рассекали небольшие проливы. В одном из них стояла лодка-туркменка. Разбудили хозяина, пожилого туркмена. Предложили денег, чтобы он доставил их в Красноводск.

— Не могу, — отказался туркмен, — подписку дал не выходить в море. Там старый кулаз есть. Хочешь, бери, сам плыви. Деньги не надо, так бери.

Радисты вышли в море на кулазе.

Лидак с женой и несколькими красноармейцами ушли на той же утлой лодке, на которой приплыли из Ленкорани.

Еще много лодок, больших и малых, парусных и весельных, ушли в ту ночь в неизвестность.

А те, кому не хватило места в лодках — а таких набралось около двухсот человек, — ушли по Потемкинской косе. Они шли через проливы, по грудь в воде и тине, над ними витали тучи комаров, от которых не было никакого спасения.

Агаев вместе со своим секретарем перешли по косе на материковый берег, договорились с персом, и он повел их через камыши и леса в сторону города Мешедесера.

Канделаки, секретарь горкома партии Ленкорани, решил тайком пробраться в Бендер-Гяз.

Сухорукин навязался идти с ним.

Последним покинул остров Коломийцев. Деньги, выданные ему наркоминделом, он раздал красноармейцам, оставив себе небольшую сумму на первое время. Сейф с драгоценностями — золотым подносом и кувшином для мытья рук, кальяном, украшенным драгоценными камнями, — он зарыл в землю, распихав по карманам небольшие по размеру предметы: золотой портсигар, бриллиантовое кольцо и золотой мужской перстень. На груди, в специальной подкладке рубахи, лежали его верительная грамота, обращение Советского правительства и письмо консула Садых Хана. Коломийцев намеревался миновать опасную зону сосредоточения казаков и пробраться в Тегеран…

Едва небо позеленело и на востоке над морем запылала багровая полоса восхода, все население острова собралось на берегу. Сотни две мужчин грузились на лодки. Это были и красноармейцы с Мугани, — они настолько устали, что не могли пойти со своими и решили сдаться на милость победителя: будь что будет! — и ашурадинские рыбаки и солдаты. Их матери и жены причитали и ревели в голос, сердцем чувствуя, что провожают их на погибель. Мужья с трудом отрывали от себя голосящих жен и по воде догоняли отчалившие лодки. Крики женщин и плач детей долго неслись вслед каравану лодок, удалявшемуся от берега.

Как только лодки столпились у борта "Вана", с "Орленка" и со шлюпок с английскими солдатами на них навели пулеметы, приказали подняться на борт всем прибывшим.

На палубе солдаты в шортах и пробковых шлемах обыскивали людей, отбирали деньги и все мало-мальски ценное, допрашивали:

— Большевик? Комиссар?

И кое-кто отвечал:

— Ушли комиссары! Упустили вы их, господа хорошие!

Всех сдавшихся загнали в душный, темный трюм.

А женщины еще толпились на берегу, еще голосили и плакали.

За их спиной послышался топот копыт. С материкового берега по мелководью и косе прискакал командир казачьего полка полковник Филиппов с отрядом казаков. Он громко, во всеуслышание заявил:

— Если кто из мужчин остался на острове, пусть явится добровольно. Обнаружим — расстреляем на месте!

Казаки обшарили весь остров, но не нашли ни одного мужчины.

По Потемкинской косе, по всему южному побережью от Бендер-Гяза до Карасу, по дороге на Астрабад, в окрестных селах и лесах день и ночь рыскали казаки, охотясь на беглецов с Ашур-Аде.

В первый же день на персидском берегу выловили большую группу красноармейцев. Их избили и отправили на "Ван".

Вечером следующего дня в Бендер-Гяз к есаулу Залесскому привели связанных по рукам Канделаки и Сухоруки на.

— Кто такие? Большевики? — начал допрашивать Залесский.

— Красноармейцы мы, из Ленкорани. Шли в Бендер-Гяз, чувяки купить. — Канделаки выставил вперед босую грязную ногу.

— Чувяки? — рассвирепел Залесский. — Будут тебе белые тапочки! — Он криво усмехнулся. — Напрасно врете, мы знаем, что вы оба большевистские комиссары.

— Я не большевик, — замахал руками Сухорукин. — Я эсер. Да, я сотрудничал с большевиками, но у нас с ними идейные расхождения.

— Расхождения, говоришь? Ничего, мы тебе вправим мозги, все тютелька в тютельку сойдется, — пригрозил Залесский, ухмыльнувшись.

Длинный Сухорукин сник — сложился почти вдвое.

— Слушайте, вы не имеете права арестовывать нас, тем более грозить расправой, — запротестовал Канделаки. — Мы граждане Советской России, а она не воюет с Персией. Если мы попали на персидскую территорию, то это чистая случайность, и вы обязаны интернировать нас.

— Поучи у меня! — врезал ему в скулу Залесский. Канделаки отшатнулся, зажал разбитую губу. — Я тебя интернирую куда следует!

Канделаки и Сухорукина отправили к Филиппову в Карасу. Там Канделаки заперли в подвале, а Сухорукина с партией выловленных ленкоранцев препроводили на "Ван".

Трюм "Вана" был набит до отказа. Лечь и вытянуть ноги не было возможности. Люди спали стоя или сидя на корточках. От жары и духоты дышать становилось все труднее, некоторые теряли сознание.

Наконец "Ван" снялся с якоря и, буксируя всю флотилию пустых лодок, под конвоем "Орленка" направился в Энзели.