Лодка - [3]

Лок наконец разомкнул веки, плавно, но стремительно покидая царство Морфея. Глаза привычно пробежали по панели приборов дублирующих такие же в центральном посту — привычка, вошедшая в кровь, мозг, в самое естество.

— Гелла!

— Да, командор, — певучим, женским, но ненавязчивым голосом откликнулся бытовой компьютер, — С пробуждением, командор. Температура вашего тела…

— Короче!

— Та диагностика здоровья, которую я успела снять и обработать за время вашего сна, показывае…

— Ещё короче!

— Отклонения незначительны, сэр. Но Ваша нервная систем…

— Душ, бриться, обычную сбрую, завтрак.

— Но, Вы вновь кричали сегодня во сне…

— Да, и на всякий случай парадку со всеми побрякушками запрограммируй и держи наготове. Чует моё сердце рандеву с начальством, — Лок весь скривился, представив такую встречу. Уж что-что, а начальство он "любил" всеми фибрами души!

Командир поднялся и, сняв всё с себя, бросил в клапан приёмника утилизатора на стене. Гелла продолжала ещё что-то там наивно лопотать про продолжительный отдых, когда Крейц уже шагнул в проём бесшумно отъехавшей в сторону, закамуфлированной под одну из стен, двери, прямо в настоящие, тугие, шумные струи воды.

Через пятнадцать минут он весь свежий и помолодевший, чисто выбритый, дожёвывал свой завтрак, запивая его ароматным кофе. Теперь, когда Гелле, приказано было заткнуться, ни что кроме утробного гула двигателей и лёгкой дрожи корпуса корабля, не нарушало медленного течения мысли командира.

Всё та же, всегда одинаковая, каюта, каюта космической субмарины. Субмарины, упорно несущей сквозь пространство и время свой уникальный признак, своё клеймо, доставшееся от земного (точнее морского) прообраза — тесноту. Хотя он где-то читал о том, что позднее на прообразах этот недостаток был побеждён. Но для лодок, навечно остался нарицательным, то ли в силу замкнутости пространства, то ли в сравнении с другими классами кораблей.

Три на три метра слегка подсвеченного пространства, до предела заполненные ложем, столиком и креслом, дававшие в свободное время Крейцу приют, конечно, не шли ни в какое сравнение с командирскими салонами на линкорах и крейсерах, да что говорить, фрегатам и корветам ему тоже оставалось только завидовать. А живой звёздный простор из иллюминаторов флота открытого космоса против жалкого, психологического муляжа оного, на пластинах мониторов по бортам…

Эти мониторы были прикреплены на стенках и закамуфлированы под иллюминаторы, демонстрировавших никогда не существовавшее звёздное небо, с единственной обманной целью — создать у экипажа впечатление того, что и с субмарины можно видеть свободный космос. Таким образом, предполагалось решить проблему замкнутости пространства. Матросы же решили эту проблему по своему, тут же перевесив одну из пластин на дверь своего гальюна, что вызвало обвал юмора с последующей эпидемией острот по этому поводу. А также мозговую бурю у первого помощника, Стеккита Битси — сухаря, зануды, буквоеда, знавшего наизусть все сноски и примечания в нескончаемых формулярах и инструкциях, педанта до мозга костей, но ни как не дурака. Тогда происходящую в нём ожесточённую борьбу между "положено" и "не положено" мягко разрешил, только что узнавший об инциденте, командир, предложивший всё-таки оставить экипажу "отдушину".

Как им потом досталось за эту "отдушину" при адмиральской проверке… Но пластина, несмотря ни на что, всё равно навсегда осталась в гальюне, как и карьера самого командора Лока Крейца. Надо сказать, что безжалостное время в связи с этим сохранило в истории лишь имя адмирала Лоурэла, поднявшего весь тот грандиозный скандал, и потому ставшего притчей во языцех. Для всего флота адмирал и "окно в космос" через гальюн, прошли сквозь поколения космонавтов, сделавшись нескончаемым источником для всевозможных баек и анекдотов… Кстати насчёт времени… Пора, брат, пора.

Подходя к кают-компании, Крейц услышал как, судя по голосу, Стеккит Бицси уже кому-то, за что-то негромко выговаривал. Лок, не замедляя шага, повернул за угол переборки и "явился аки Христос народу", с последним ударом стенного хронометра. Увлекая за собой остальных офицеров, навстречу поднялся первый помощник, и, набрав воздуха, уже было открыл рот, но останавливающий разбег командир прервал его взмахом руки. Жест, обозначавший одновременно: отставить доклад, вольно, садитесь.

Так и не успевший начать рапорт, помощник и в этой ситуации остался верен себе — не дал даром пропасть уже запасённому воздуху:

— Приступим?

— Не тратя времени впустую, — буркнул командор, и они синхронно начали снимать с шеи цепочки с электронными ключами.

Проделывая манипуляции с ключом, Лок быстро, но внимательно осмотрел рассаживавшихся офицеров, пытаясь определить, кто же был жертвою Бицси. Впрочем, с точки зрения устава придраться было не к чему: у всех без исключения чёрную с золотыми нашивками идеально отглаженную форму подчёркивали искрящиеся белизной рубашки с выпущенными манжетами — всё просто, и одновременно строго. Хотя вся эта благородная аккуратность была заслугой "Гелл", "Доков" и прочих обслуживающих бытовых каютных "Марин". Даже механик, никогда не покидавший свой пост, спавший и евший только в кресле за распредпультом, а потому не доступный для своего компьютерного опекуна, и плевать хотевший на всё, что не касалось его епархии, в которую он не позволял совать нос никому, любое замечание в адрес его хозяйства, воспринимавший, как личное оскорбление, вечно перепачканный, носящий ту же робу, что и его подчинённые, сегодня обернулся прекрасным лебедем — без сомнения мерзкая примета, может быть, ещё хуже, его, командирской… Ага! Второй помощник не брит.