Лоция ночи - [5]

Белая круговерть.

Что вы, люди и духи,

Что вы несете во брюхе?

«Икринку. Иону. Весть».

II

Все сыплется песок ночной,

Ночь превратилась в снег.

Боюсь — за этой мелкотой

Вослед придет другой.

Умрет, бывает, человек

Один, порой глухой,

Подумают — инфаркт, инсульт…

А нет! Убийство тут.

Убийцу в суд не позовут

И оправдали б там,

Он убивает только тем,

Что существует сам.

Вот контур легкий зашуршал,

Сгустился темный свет,

И сердце ужас смертный сжал…

Свидетелей-то нет.

7

В ангельских вижу повадках я нечто дельфинье.

Вот, изогнувшись, ныряют всем скопом.

Крылий их тонкотканных сияющих клинья

В воздухе чертят круги и змеиные тропы.

Вот, кувыркаясь, летают вверх-вниз

И воробьями вьются.

Уж меня облепили они, что карниз,

И смеются.

Может быть, часто зрачок прижимаю к луне,

Кожа ее осталась на дне —

Вот и мерещится мне.

В ангельских вижу повадках я нечто павлинье,

То разгорятся, то гаснут.

Вижу тела их из огненных линий —

Это опасно.

Так на вид — просто облачко, светлый дымок,

Глаз в середине, как щупальца спрута — ресницы,

То пикируют прямо в глазницы,

То, как пробки, летят в потолок.

То на ресницах сидят и болтают

Горсткой огня и зерна,

Внутрь влетают и вылетают,

Будто я им равна.

Ах! Равны мы и вправду, огнистые тени,

Хоть для вас я — что бабочке глиняный дом.

Мы равны — мириады, обломки, ступени —

И по ним, спотыкаясь, бредем.

1979

Рождественские кровотолки

(Нищенка с червонцем, дерево с дарами)

1. Нищие

Где же нищие? Куда их дели?

За небесной пищей они улетели?

Говорят — они разбогатели,

Миллионы — судачат — в тряпье они прячут,

Они нас с тобою богаче.

Еще сыщешь ты, может быть, нищих

Только в церкви да на кладбище.

Не увижу в грязи я стоящую шляпу

И во тьме у нее серебристый улов,

И немого язык, что бешеным кляпом

Бился около слов.

У кого вместо бедер колесики были —

Те на них — на стальных — уже в рай укатили.

Не попросит старушка хлеба ломоть

И не скажет вослед: «Спаси тя Господь».

И придется мне их заменить хоть собой

И, петляя, бродить в переулках с сумой,

Целовать всем прохожим ноги,

Становясь голубой и убогой.

Как тот блаженный, терпеливый,

Осклизлый, синий и червивый —

Почти землей был дядя Гриша,

Ведь нищий — это Богу ниша.

Он умалился, Бог в нем ожил

И руку протянул к прохожим.

Любви, любви — небесной пищи

Просил Господь всем чревом нищим.

2. Симбиоз

Нету моей замшелой лиры —

Дуба, что рос здесь на Черной речке,

Его спилили, срубили, спилили,

И не поставишь даже и свечки.

Нету для дерева рая, нет и могилы,

И когда впилось острие пилы

В нежно-шершавое и беспомощное тело,

Мне приснилось, что со скалы

В пропасть я полетела

То ль душа его прилетела

Со мною навеки проститься,

То ли в смертной тоске хотела

За душу мою уцепиться.

Пустоту вытесняло сто лет

Его сложное сильное тело.

Вот уж взяла свое!

Нагло зияет и равнодушно —

По торжеству пустоты

Мы всегда узнаём о потере,

По яме воздушной.

Нету лиры замшелой,

А душу она исцеляла,

У нее глаза были,

Ум был у нее.

Приносила я в жертву вино и монеты,

Два серебряных там зарывала браслета,

И она меня обнимала, лечила,

Как увидит — всеми листьями ахнет.

Грубо нас разлучили,

Разделили — и я умираю и чахну.

3

В сквозняк врезается звезда,

А за окном хрустенье льда,

Пусть все во мне горит, дрожит,

Любви порывам надлежит

Умолкнуть в ночь — когда

Зовут, звенят колокола.

Мгла в небесах так зелена,

Там сумеречный лес.

«Возьми моих два-три ребра

И исцелуй их до утра

До сини», — шепчет бес.

В простые дни совсем не грех

Любить любимых всех.

Но нынче нас зовут: «Пойдем!»

А мы упрятались вдвоем

В хрустальный злой орех,

И сотни, сотни нас.

Пусть, истлевая, как свеча,

Погаснем мы сейчас

За то, что двери не нашли,

А спрятались в алмаз.

Святые надушились все

И в небесах плывут,

За окнами и хруст и гуд,

Стучат в окно, зовут.

Господень ноготь прочеркнул

Стекло — и, вжикнув, стихнул он,

Как будто хриплый стон.

«За сладких несколько минут

Ты, может, вечность потерял,

Не жаль тебе, тебе?» Молчал

И в сердце крепче целовал,

В дрожащий перезвон.

4

Льется, ткется из сердца

Паутина горячая

Золотая —

Тебе никуда не деться,

И ему никуда не деться.

Из кончиков пальцев,

Из ногорук

Стальною тонкой жарой

Обовьюсь.

Я — паук

Золотой.

5

Пусть двух возлюбленных моих

Я затолкала в тесный стих,

Пусть даже больше было их —

Они не виноваты:

Они увидели во мне,

Как в зеркале, — брат брата.

В преступном и тайном своем содоме

Не меня они любят — кого-то кроме.

В этой жизни, где все только режет и рвет,

Пусть любовь моя их перевьет.

Перепутала я имена даже их,

Но узнала их тайное имя,

Те всё были ведь греческих светлых святых,

Ну а то — из костей серафима.

6

«Кому, — думал Творец,

Слепив эти сложные длинные кости, —

Отдам? На челюсти рыбе большой?

Или построю двери в собор?

Нет, повяжу с душой».

И отдал тебе — на нервический свод

Ребер — изломанный согнутый вход,

Туда, где жизнь одиноко живет

И знает — никто к ней сюда не придет,

И тихо псалом поет.

Разве только любовь скользнет,

Золотую свечу зажжет,

В стучащий молотом водоворот —

Под малиновый острый свод.

7

Вот она — только царапни,

Кровь уже тут — как из-под кочки болото,

По глиняным тонким сосудам

Багровое море

Разлито,

Мечтает — хрупнут скорлупою все лица,

И мы — ручейки и потоки —

Сможем разливом весенним разлиться

И слиться!

В крови — любовь,

А в кости — отрицанье любови.