Лоция ночи - [12]
Шрифт
Интервал
Торчала лицом к небесам,
Сдавленная кирпичами
По рукам и ногам.
Враги приближались, влажной
И грязной блестя чешуей:
Отдайте нам чудище в башне
И более ничего!
И тут была страшная битва,
И дым, и грохот — и снова
Наш город тихий
Живет задумчивой жизнью,
Похожий с высот на гвоздику,
Империи остров великой,
И перипатетики-духи
Гуляют в прохладных аллеях,
И чуткое чудище в башне
Их слушает странные речи.
38. Экономка
Закат точильщиком склонился,
Остря блистающие вербы.
Смотрела в Солнце Экономка,
Губу прикусывая нервно.
«Сестра, мне кажется, что Солнце
Не там садится — право, право!
Оно всегда за той березой,
А нынче забирает вправо».
«И звезды учишь?» Подняла
Она из пыли хворостинку
И как овечку погнала:
«Левее, Солнышко, скотинка!»
39. Теофил
У нас в монастыре
Крещеный черт живет —
То псалтирь читает,
То цепь свою грызет.
Долго он по кельям шалил…
С Серафимой… Молод еще.
То сливками в пост блазнил,
То влепится в грудь ей клещом.
Серафима с молочной бутылкой
Вбежала ко мне:
«Смотри, говорит, поймала —
дрянь какая на дне».
А там бесенок корчится
Размером с корешок,
Стучит в стекло пчелою,
Рук не жалея, рог.
Горошинки-глазенки
С отливом адской бездны
Сверкают: «Ой, пустите!
Я улечу! Исчезну!»
«Что мы с ним делать будем,
Когда он в нашей власти?
Ты, бес, летать-то можешь?» —
«Приучены сызмальства, —
Он тонко отвечает, —
Да вас не повезу!»
Ну, мы тут смастерили,
Накинули узду.
Поводья привязали
Из тонкой лески —
Хоть крутился, кусался,
Вытянули беса.
Серафима говорит:
«Стань побольше, будто конь!
Эх, куда бы полететь?
Ну, давай, бес, на Афон».
Понеслися, полетели,
Будто молния вдали,
Да монахи им не дали
Коснуться Святой земли.
Никчемушный, непригодный,
Жалкий бес!
Сам и виноват — в бутылку
Ты зачем полез?
Мы его отнесли к Аббатисе,
Та взглянула, сказала: «Сжечь!
Но, впрочем… Для поученья
Можно и поберечь».
«Веруешь ли?» — спросила.
Черт затрясся, кивнул.
«Хочешь, чтоб окрестили?»
Он глубоко вздохнул.
Отнесли его в церковь, крестили,
Посадили на цепь,
Дали имя ему Теофила —
И на воду и хлеб.
Что ж, и злая нечистая сила
Тоже знает — где свет и спасенье.
И дрожит тенорок Теофила
Выше всех сестер в песнопенье.
Кланяется, не боится креста,
Но найдет на него — и взбесится.
Пред распятьем завоет Христа
И — следи за ним — хочет повеситься.
Так он с год у нас жил и томился,
Весь скукожился и зачах,
То стенал, то прилежно молился
Напролет всю ночь при свечах.
Заболела нечистая сила,
Помер, бедный, издох.
За оградой его могила.
Где душа его? Знает Бог.
40
Я вчера псалмы читала ночью
Над покойником — фабричным счетоводом.
Было холодно. Луна светила яро,
Тени по стене перебегали,
Медленным водоворотом
Меж бровей покойника крутились.
Я читала, а читать мешала
Мне душа покойного, садилась
Прямо на страницы и шумела,
Все она ругмя ругала тело.
А покойник супился печально.
«Что же ты со мной, душою, сделал?
Ты же Будда! Ты же мог быть Буддой!
Он же Будда!» — мне она кричала.
Я ж читала твердо и крестилась.
А покойник супился печально.
«Что же ты со мной, душою, сделал?
Жил как с нелюбимою женою,
Как с женой глухою и забитой.
Ну так и лежи теперь, как ящик
С драгоценными камнями, с жемчугами,
Но в земле зарытый, позабытый.
Ты меня глушил вином, работой,
Болтовней и грязною любовью.
Я тебе кричала, говорила
Изо всех твоих священных точек.
Ты не слушал — вот теперь томись.
Мне, задушенной и сморщенной, куда,
Покалеченной, куда теперь деваться?»
Так она кричала, выла, ныла,
А покойник супился печально.
Он лежал небритый, очень острый,
С белой розою бумажною в кармашке.
41. Два стихотворения о вдохновении
I
Когда я стихи говорю
В келье — в пустыню ночи
Слетается целое воинство
И образует Ухо.
Я перед ними кочет
Жертвенный. Голошу.
Мелькают, бледные, садятся ближе,
Подобны торопливому ножу.
Средь них — как в облаке — себя я вижу,
Им жизнь дика, я жизнию дышу.
И думаю — за что ж мне эта сила?
Мне, жалкой, а не светлым им?
Да потому же — что цветок из ила,
Из жертвы кровяной — молитвы дым.
II
Когда белое Солнце восходит Луной
(На Луне живут Заяц и духи) —
Крови темный прибой
Подползать начинает глухо.
Пена морская тогда на губах,
Мечется ум фрегатом — совсем плох.
«Где же я? В Луне? корабле? волнах?
Где же я?» — по слогам повторяет Бог.
42
С тела жизни, с ее рожи
Соскользну — зовут. Сейчас!
Как ошметок наболевшей кожи,
Под которым леденеет третий глаз.
43. Огненный урок
Мальчишки на заднем дворе развели
Живой огонь из ящиков и тряпок,
И он гудел, как сердце, и сиял —
Напрасно март в него слезами капал.
Мы с Аббатисой мимо шли, и я
Все плакалась и хныкала и ныла
Про жалкую и к жалкому любовь,
О том, что не совсем я мир забыла.
Ей надоело. На руки меня
Схватила, как беспомощную мышку,
И в сердцевину жидкую огня
Швырнула. «Во дает!» — пропел мальчишка
И бросился куда-то наутек.
А я горящий приняла урок.
Мне Аббатиса говорила так:
«Терпи, терпи — миг, пустяк!
Гори, дитя, гори, старушка,
Расчесанной души
Бинтом огня перевяжи
Все язвы, зуды,
Намажься жаром,
Огня тоской».
И наконец меня оттуда
Кривою выгребла клюкой.
«Дитя, не больно? Саламандрой
Была ты в прошлом. В настоящем
Я поменяла твою кровь
На пламень легкий и кипящий».
Я стала новой, золотой,
Звенящею, странноприимной.
Огонь трещал, а мы пошли
В обитель, напевая мирно.
Я стала крепкой, золотой,