Лизочкино счастье - [18]

Первый звонок прервал мысли Лизы. Павел Иванович, приехавший немного позднее со своей супругой и Григорием Григорьевичем Томиным, построил детей в пары и под предводительством Люси послал их садиться в вагон. Лиза поместилась по соседству с Марианной в самом дальнем углу купе. Мальчики в обществе г. Сатина и Томина заняли соседнее отделение, за исключением маленького Павлика, который был помещен в одном отделении с матерью.

Вслед за третьим звонком поезд тронулся. Провожавшие детей родные пошли следом за ним по платформе, махая платками и крича последние напутствия. Лиза невольно подумала в эту минуту, что охотно бы отдала все лакомства, присланные ей добрым доктором, лишь бы только увидеть, хотя на одну минутку, свою милую, дорогую мамочку, оставшуюся теперь совсем одинокой в большом и скучном городе.

ГЛАВА XVII На новом месте. — Сестры

Дорога от Петербурга до В. показалась всем детям очень долгой и скучной. Анна Петровна Сатина не покидала их ни на минуту, а дети, боявшиеся строгой директорши, всю дорогу говорили шепотом и старались вести себя так, чтобы как можно меньше обращать на себя её внимание. Лиза угощала все маленькое общество своими лакомствами, не забывая предлагать их и Мэри, которая, однако, отталкивала их и несколько раз презрительно заявляла, что она ест только кондитерские торты и конфеты, потому что у неё очень тонкий вкус. За то Павлик, обожавший сладкое, ни разу не отказался от предложенного ему Лизой угощения.

— Это ничего, что Мэри не хочет есть твоих гостинцев, — утешал он по-своему Лизу, — я охотно съем её порцию, только ты не грусти, голубушка Лиза!

Через двое суток дети благополучно приехали в В. Был темный зимний вечер. Фонари горели только на главных улицах, да и то так слабо и тускло, что почти не освещали их. Извозчиков всех разобрали другие пассажиры и приходилось идти пешком. Детей выстроили парами и повели темными улицами, через весь город, на площадь, где находился театр и дом, нанятый господином Сатиным для помещения труппы.

Усталые, иззябшие добрались они, наконец, до своего нового жилья, где их ждали ужин и теплые постели. Проголодавшиеся путешественники жадно накинулись на еду, после чего, еле живые от усталости, разошлись по своим постелям. Девочки разместились в том же порядке, как и в Петербурге, только Павлик, привыкший за все время дороги не разлучаться с Валей, начал хныкать и капризничать, требуя, чтобы его оставили в спальне девочек.

M-lle Люси стала было уговаривать расходившегося ребенка, но раз Павлик что-нибудь решал, изменить его решение уже не было никакой возможности.

Слезы и всхлипывания его мало-помалу перешли в рев, рев в рыданья.

— Боже мой, — зажимая уши, вскричала Аля Большая, разбитая усталостью, — да перестанешь ли ты, Павлик? Ведь опять меня пошлют в аптеку, если ты будешь реветь, а я не знаю, где здесь аптека, да и устала до смерти. Уж сделай милость, не реви.

— Вот несносный мальчишка, — зашипела из своего угла Мэри, — ну, скажи на милость, чего ты ревешь, как зарезанный теленок?

— Зарезанные телята не могут реветь, потому что они не живые, — протянул Павлик, всхлипывая уже через силу, так как ему на самом деле вовсе не хотелось плакать.

Как раз в эту минуту вошла Анна Петровна Сатина посмотреть, как устроились девочки, Лиза, уставшая и измучившаяся не меньше других, завернулась было в одеяло с головкой, чтобы не слышать рева Павлика и храпа мальчиков, доносившегося из соседней комнаты, как вдруг почувствовала, что кто-то легонько трясет ее за плечо. Она быстро вскочила и протерла глаза, начинавшие было сильно слипаться.

— Тсс! Это я, Марианна, — послышалось с соседней кровати, — я хотела напомнить тебе, что завтра ты выступаешь первый раз на сцене. Ты не забыла?

— Не забыла, — отвечала Лиза, которая ужасно волновалась всю дорогу за завтрашний день.

— И тебе не страшно? — допытывалась у неё Марианна.

— Ах, страшно, — чистосердечно призналась Лиза. Она, действительно, очень трусила завтрашнего представления.

— Я понимаю тебя, — сочувственно проговорила Марианна, — я так же боялась, как и ты, когда в первый раз играла добрую фею в Золушке. А потом понемногу привыкла. А знаешь ли, — помолчав немного, снова проговорила она, — как я перестала бояться?

— Нет, не знаю.

— Весь мой страх миновал, когда Витя догадался перекрестить меня перед выходом на сцену. Теперь каждый раз, когда я играю, Витя делает это, и я совсем перестала трусить. Хочешь, я тебя буду крестить, чтобы ты также не боялась?

— О, да, — произнесла чуть слышно растроганная Лиза. — Какая же ты добрая, Марианна, и как я люблю тебя за это!

— Нет, ты не знаешь меня, я вовсе не добрая, тебе это только так кажется, Лиза, — покачала головкою девочка. — Вот Мэри я бы не перекрестила ни за что, потому что терпеть её не могу. А тебя мне жаль. Мне легко здесь живется, потому что со мною мой брат, который в случае надобности и защитит меня, и поговорит со мною обо веем. А ты совсем одинока и такая еще тихонькая и кроткая. Тебя каждый может обидеть. Знаешь, что я придумала: хочешь, я буду твоей сестрой, а Витя твоим братом? Он так же будет заступаться за тебя, как и за меня, и мы все трое будем делиться всем, что у нас есть. Хочешь?