Лиюшка - [29]

— Я даже не знаю, — Андрей посмотрел на Ольгу.

— Знаешь, не знаешь, а делать свадьбу надо. Как, Оля?

— Я не знаю.

— Вы не знаете, я не знаю… Владик, зови тетю Наташу. Андрей, готовь еще прибор…

На столе в молочной бутылке желтые, пушистые вербы. В высокой хрустальной вазе крупные оранжевые апельсины. Кедрин посмотрел на них, и ему показалось, будто он глянул в глазок задвижки завалочного окна на жидкий металл. Потянулся и взял один апельсин, подкинул:

— Ребята, вот это фрукт! Молодец, Андрюшка, экую даль вез, — очистил, разрезал пополам и протянул Ольге и Владьке. — Это к шампанскому.

Послышались шаги. Открылась дверь, и вошла пожилая женщина, за ней Андрей.

— Оля, знакомься, это тетя Наташа. Тетя Наташа, а это моя жена, Ольга.

На женщине штапельное платьице в темный цветочек. Сама она худа, востроноса, глаза серые, приветливые, с веером морщинок вокруг.

— Здравствуйте, люди добрые! — сказала она певуче и чинно подала маленькую, сухую руку Ольге. — Наталья Федоровна, или просто — тетя Наташа… Ну вот, мир да счастье молодым… Ты, Андрюша, не балуй, — погрозила она пальцем. — А ты, доча, люби, его…

— Садись, Федоровна, с нами. Говорить будем, — Кедрин, не вставая, пододвинул ей кресло. — И что ты думаешь, Федоровна? Учудил мне старший сынок — жениться надумал. Вот давай гадать, как свадьбу делать иль нет?

Женщина осторожно села, но свободно, как дома.

— Дак, что Володимирович, ноне ведь все не так, — она перевязала у подбородка концы капроновой косынки. — Рожают — не крестят. Верят аль нет в бога-то, а крестить бы надо, по-нашенски, по-сибирски. Погулять — человек родился… Да, и женятся тайком, молчком, хоронят — всплакнуть боятся — вишь стыдно… Дак пусть уж, Володимирович, они сами, как решат. Им ведь до-олгая жизнь, не нам…

— Не надо, отец, большой свадьбы, — взмолился Андрей. — Сделаем вечер и все. Можно в ресторане…

— У нас, что же, дома нет?

— Есть. Только давайте-ка это дело решим завтра…

— Идея! — весело сказал Владька. — Курица остыла.

— Ну что ж, наливай, жених. Федоровна, тебе, может, покрепче?

— Оно можно и покрепче. Попривычней.

Андрей принес хрустальный графинчик с водкой, налил стопку тете Наташе.

Наконец, пробка ухнула в потолок.

Подняли тост за молодых. За дедов и прадедов. За сталь на заводе.

Зазвонил телефон.

Владька метнулся к нему, поднял трубку — Москва. Передал трубку отцу.

— Чего это ты веселый? — спросил Суздалев, поздоровавшись.

— Знаешь, Леонид Платонович, радость — сын надумал жениться. Дернул я немножко шампанского.

— Эт-то можно. Когда свадьба?

— Да вот совет еще держим.

— Скажешь — прилечу. Надеру Андрюхе уши. Ишь, подлец, вырос!.. Ну, так я вот что звоню: подготовь-ка доклад о работе завода. На днях западные «киты» съезжаются — выступишь…

— Леонид Платонович, извини, а что лучше моего завода не нашел?

— Не прибедняйся… Знаю я тебя… Ну, будь здоров! Давай, тяни… Завтра позвони в девять. Сегодня уж ругаться не буду… Будь здоров, еще раз! Привет ребятам!..

В комнате стол уже отодвинули. Федоровна катала по столу хлебный шарик и отрешенно смотрела на блеск хрустальной вазы. Молодые танцевали. Владька менял ленты на магнитофоне.

— Привет вам, сыны, от Леонида Платоновича. На свадьбу прилетит. Драть вам уши обоим… Ну, Федоровна, давай еще по одной, да я спать отправлюсь.

Женщина подняла голову с далекими, влажными глазами:

— Давай, батюшка, еще по одной… Жизнь-то как катится, — печально вздохнула. Выпили. Покряхтели и поставили стопки.

— Что ж, Федоровна, на то и жизнь, — сказал он и улыбнулся Ольге, остановившейся у стола. — А давай-ка, сын, заведи вальс!

Кедрин оживился и, не дожидаясь музыки, стремительно повел Ольгу на середину комнаты. А танцевать пошел медленно, мелкими шажками, стараясь меньше кружиться.

— Дед-то, дед-то наш, захмелел! — смеясь шептал Владька Андрею. — Смех, как танцует…

— Тише ты, пусть тряхнет стариной, — сказал Андрей, ловя взглядом счастливую улыбку раскрасневшейся Ольги.

«Батя рад, — подумал он, — женщина появилась в доме. Внук будет. А что еще старику надо, какие радости?»

Был счастлив младший — тем, что удрал от милиции и отец обещает новый мотоцикл. В мыслях Владька уже мчал на нем на водную, мимо Кравцова по ровному бетонному тракту, мчал так, что в ушах гудел ветер.

Счастлив и старший — женится. Оба они думали, что и отец счастлив ими, за них счастлив, и считали, что этого достаточно для него. Им было невдомек, что он еще живет и есть у него своя, какая-то скрытая от всех, необходимая ему жизнь, что его, немолодого, могут полюбить…

Ночью два раза звонил телефон. Кедрин вскакивал, хватал трубку. Кто-то молчал. Он слушал дыхание, приглушенный гомон, спрашивал:

— Анна, это ты, Анна?

Кто-то молчал.

«Это она, — сдерживая дыхание, подумал он, — Аннушка».

Сон ушел. Кедрин кинулся звонить своему главному инженеру:

— Милый, Евгений Иванович, прикатил бы ты ко мне?

— Что-нибудь случилось?

— Сухарь же ты, право, Женя. Ну, какое это имеет значение? Я обняться с тобой хочу.

— Да ведь ночь!

— Извини, Евгений Иванович, а ведь и правда ночь. Ну, спи, спи…

Все уладилось. Выяснились отношения с сыновьями. Остался завод. Все хорошо у Кедрина. Только уехала Анна. Милая, хорошая Анна. Но она приедет. У него снова будет весна. Его весна.