«Ливонский» цикл - [14]
Все хорошее имеет свойство рано или поздно заканчиваться. Подошла к концу и коммерческая лихорадка по обе стороны русско-ливонского рубежа. Конец этот был связан с большой политикой и «большой игрой» в Восточной и Юго-Восточной Европе. На рубеже 1530-40-х годов в Москве и Казани произошли внутриполитические перемены, имевшие далеко идущие последствия.
Сперва в Казани «староказанскую» «партию», ориентировавшуюся на поддержание более или менее мирных отношений с Москвой, победила «партия» «новоказанская», сделавшая ставку на Крым и на конфронтацию с Москвой. Вслед за этим в русской столице в ходе борьбы боярских кланов за власть верх одержала «партия войны». Посчитав продолжение прежней политики по отношению к Казани (когда дипломатическое давление подкреплялось военными акциями) бесперспективным, она сделала ставку на военные методы разрешения «казанского» вопроса: благо казанцы, заняв откровенно враждебную позицию по отношению к России и совершая раз за разом набеги на русскую «казанскую украину», приложили немало усилий для раздувания пламени войны. В 1545 году юный государь Иван IV и его окружение, подогреваемое воинственными проповедями митрополита Макария и его единомышленников, начали войну с Казанью. Никто тогда и не подозревал, что эта война затянется на долгих семь лет и приведет к коренной перестройке всей системы внешнеполитических отношений в Восточной Европе.
За спиной Казани стоял Крым. Воинственный крымский «царь» Сахиб-Гирей уже ходил походом на Москву в 1541 году, посчитав, что русские готовятся обидеть его родственника, «царя» казанского. Ввязавшись с ним в войну, в Москве не могли не учитывать, что активизация русской экспансии в Поволжье может вызвать недовольство в Стамбуле. Османский султан полагал себя верховным покровителем всех мусульман и мог вмешаться в этот конфликт, тем более что и Крым, и Казань числились его вассалами. Так или иначе, но вероятность большой войны была очень высока. Впрочем, так оно и случилось в 1552 году, когда началась растянувшаяся на четверть века русско-крымская «Война двух царей». Потребности Русского государства в стратегическом сырье и специалистах, военных и технических, знатоках артиллерийского дела и градоимства, неизбежно должны были возрасти. И когда в 1546 году в Москве объявился с рекомендательными письмами от прусского герцога Альбрехта ловкий саксонский авантюрист Ганс Шлитте, то это вряд ли было случайностью. Не исключено, что Шлитте был агентом немецкого банкирского дома Фуггеров, и если это так, то тогда пронырливость и вхожесть Шлитте в самые влиятельные дома Европы вовсе не выглядит неожиданной.
О чем и с кем беседовал Шлитте в Москве, что он предложил хитрым и себе на уме московским боярам и дипломатам — тайна велика есть, но его миссия в русскую столицу увенчалась успехом. Осенью следующего года Шлитте уже находился в Аугсбурге и с удивительной легкостью получил аудиенцию у императора Священной Римской империи и короля Испании Карла V. Император был очарован шустрым саксонцем (и, надо полагать, видом верительных грамот от самого московитского государя) и открывающимися перспективами продолжения борьбы с Великим Турком в связи с присоединением Московита к антитурецкой коалиции. Поэтому в январе 1548 года он разрешил Шлитте набрать специалистов, в том числе и военных — оружейников, инженеров и т. д., а также восстановить в полном объеме торговлю оружием и стратегическими материалами с русскими.
Известия о том, что Шлитте от имени Московита вел успешные переговоры с императором и добился от него весьма выгодных для русского государя преференций, вызвали нешуточные опасения и в Ливонии, и в Польше с Литвой. Единодушно, чуть ли не слово в слово, король Польши и великий князь литовский Сигизмунд II и ливонский магистр Иоганн фон дер Рекке выступили против такого решения императора. К этому хору возмущенных голосов присоединился и король Швеции Густав Васа, который в октябре 1548 года писал рижскому архиепископу Вильгельму, что не стоит давать Московиту возможности ознакомиться с новинками западноевропейского военного дела и, само собой, не нужно пропускать в Россию мастеров-артиллеристов и вообще военных людей. Надо полагать, что это послание шведского короля было связано с дошедшими до него известиями о миссии Шлитте.
Кстати, Сигизмунд II в 1553 году инструктировал своих послов, отправлявшихся в Рим: мол, передайте папе, что московиты никогда не станут католиками, не стоит на это надеяться, и вообще, пока они слабы и неучены, в особенности в морском деле. Но не дай Бог, чтобы они научились мореходству — вот тогда они станут еще могущественнее, чем когда бы то ни было, к великому огорчению всего христианского народа!
Магистр, задействовав все свои связи, 12 октября 1549 года сумел-таки добиться отмены императорского решения и установления запрета на импорт в Россию стратегического сырья, оружия, военных технологий и, само собой, воспрещения въезда в Московию специалистов. Кстати, судя по всему, свою роль в перемене настроений императора сыграл и бывший имперский посол в России во времена Василия III, отца Ивана IV, Сигизмунд Герберштейн. Как раз в 1549 году вышло первое издание его «Записок о Московии», достаточно ярко живописующих нравы московитов и их государя. Вряд ли такое совпадение было случайным.
