Ливонская война. Вильно против Москвы 1558 – 1570 - [113]
Среди урядников замков на востоке ВКЛ отчетливо прослеживаются глубоко пессимистические настроения, вызванные плохим обеспечением со стороны центра. Приграничные территории оставались наедине с неприятелем, не имея надежды на оперативную и эффективную помощь извне.
Возникала ли при таком положении вещей в мещанской среде настроения измена? На то, что определенные симпатии к московитам существовали, указывает разоблачение в середине 1567 г. московских шпионов в Орше и Дубровне. Ими оказались местные мещане Микула и Клим. Наивысший гетман ВКЛ Г. Ходкевич особенно был обеспокоен ситуацией в Дубровно, где местные жители отказывались подчиняться распоряжениям оршанского старосты[1297].
Центральные власти не решились применить в отношении непокорных дубровенцев жесткие меры репрессивного характера, боясь, скорее всего, изменения общественных настроений в регионе не в свою пользу[1298]. Интересно при этом отметить, что в Дубровно не было военного гарнизона, который бы нес опорно-оборонительные функции, из-за чего, вероятно, дубровенцы имели возможность более открыто проявлять свое недоброжелательное отношение к действиям властей ВКЛ.
Было бы слишком смелым, а главное — бездоказательным утверждать о массовых промосковских симпатиях населения Северо-Восточной Беларуси. Случай с Климом из Дубровно является единичным и может свидетельствовать лишь о своеобразной «войне разведок». Подобные симпатии были бы зафиксированы в актовых материалах Метрики ВКЛ и переписке между высшими чинами ВКЛ. Однако подобных свидетельств в источниках нет. Дела о шпионаже и государственной измене разбирались властями ВКЛ очень серьезно и скрупулезно. Примером может служить обвинение в измене витебского войта Семена Лускины, который сумел оправдаться[1299].
Для понимания положения населения в зоне боевых действий важна характеристика демографической ситуации на территории Полоцкой земли. Московские замки, которые строились здесь с 1566 г., кроме охранно-оборонительных функций, выполняли задачу заслона от нападений литвинов. Это, в свою очередь, создавало необходимые условия для проведения хозяйственной колонизации белорусских земель.
В грамотах о перемирии 1570 г. были более или менее четко очерчены границы, которые разделили московскую зону влияния от территории ВКЛ[1300]. Благодаря перемирию московиты получили гарантированную уверенность во владении захваченной территорией Полоцкого воеводства. И хотя эта граница постоянно нарушалась рейдами литвинов, три года без открытых военных действий для них были обеспечены.
Наступление мирного времени привело к хозяйственной активизации московитов на Полотчине. Еще в конце 60-х гг. XVI в. на северных территориях Полоцкого края — ближайших к Псковщине и наиболее удаленных от центральных районов ВКЛ, проводилась раздача поместий должностным лицам. Она отражена в московских писцовых книгах[1301]. Наиболее полные записи по Полоцкому воеводству сохранились за 1570 г.
Московские власти провели свое административное деление в северной части Полоцкой земли. Н. Оглоблин сделал попытку примерно воссоздать границы волостей по писцовым книгам. Благодаря проделанной этим российским исследователем работе по локализации поселений сравнительный анализ хозяйственной и демографической ситуации в Северной Полотчине можно провести не только по статистическим параметрам, но и в привязке к географическому местонахождению волостей, что является, как будет показано дальше, немаловажным при решении поставленной задачи.
Среди указанных в писцовых книгах поселений можно выделить три вида по классификации Н. Оглоблина: населенные пункты (обозначено наличие дворов и людей), «пустые» (имеются указания на то, что их недавно покинули жители, как нам кажется — на протяжении последних нескольких лет) и «пустоши» вместе с «селищами» (в которых исчезло не только население, но и следы жилья, что свидетельствует о длительном, возможно, 40 — 50-летней давности, запустении)[1302]. Проблематичным, на наш взгляд, является включение в число недавно оставленных пунктов таких определений как «деревни без дворов», «починки без дворов», пустошей «что были села, деревни и починки». Более правильным является выделение для подобных терминов четвертой классификационной графы, промежуточной между опустевшими поселениями и пустошами, которая характеризовала бы количество пунктов, покинутых на протяжении последних десяти лет. Это позволит более четко определить характер миграционных процессов в северной части Полоцкой земли (см. табл. 4.3.1).
Следует иметь в виду, что информация писцовых книг не носит абсолютно точного характера и пригодна лишь в качестве источника для сравнительных сопоставлений.
Среди представленных в них девяти полоцких волостей наибольшую площадь занимала Покровская, которая находилась на самом севере Полотчины — дальше всего от Полоцка. Именно этим можно объяснить некоторые большие показатели, которые характеризуют здешнюю демографическую ситуацию и состояние освоенности пашенных земель. Естественно, что на большей площади располагалось и большее, чем в остальных волостях, количество поселений, помещичьих пожалований и жителей, попавших под власть новых владельцев.
