Ливия, или Погребенная заживо - [31]

Повернувшись спиной к вокзалу, Феликс направился к массивным воротам Республики и вошел внутрь крепости. Летом он обычно брел в противоположном направлении, к подвесному мосту, соединявшему город с островом; место это было довольно зловещим, там ужасно темно, хоть глаз выколи, мало ли кто подкрадется сзади. И вообще, в такую холоднющую и ветреную погоду он всегда предпочитал двигаться против часовой стрелки, чтобы прятаться от стихии за древними стенами. Он двинулся к маленькой часовне Серых Кающихся Грешников, неловко притулившейся к старому руслу с неутомимыми огромными водяными колесами, от которых постоянно доносятся плеск воды и свист. Одолев Сен-Маняньен, попадаешь на внушающую ужас улицу Бон-Мартине[80] (название всегда вызывало у него некое смятение, хотя он и сам не мог понять, что именно так его волновало: позднее Блэнфорд нашел завалившийся в дальний угол памяти фрагмент головоломки). Улица была совсем короткой, но до того темной и узкой, что прохожие, буквально протискиваясь вдоль домов, молили Бога отвести от них руку злодея с ножом или удавкой. А заканчивалась она — и уже можно было видеть свет в конце этого весьма темного туннеля — прямо над каналами; этой частью города владели кожевники и красильщики, и, несмотря на то, что здешние ремесла остались, скорее, в прошлом, водяные колеса, которым под силу было сдвинуть и пароход, крутились днем и ночью.

Здесь тьма обретала фактуру мокрого бархата; Феликс остановился, как всегда, перед часовней и шепотом процитировал невидимую надпись над входом. Обыкновенно он доставал фонарик, чтобы прочесть все имеющиеся надписи. Здесь было владение Серых Грешников — Черные располагались в другом конце города. Он толкнул дверь часовенки, и она со скрипом отворилась. Иногда ему хотелось посидеть минутку-другую на скамье, в полном мраке. На стене был электрический звонок с именем священника — так сказать, дежурного духовного отца, который в любую минуту готов выслушать исповедь. Однажды ночью Феликс «опозорился», именно так он бы выразился, если бы вздумал с кем-нибудь пооткровенничать. Почувствовав себя особенно несчастным, он пришел сюда помолиться; но как только он опустился на скамью и уставился на темную жуткую статую, которая должна была бы пробудить неизведанные доселе чувства, душа его чуть было не отлетела, он едва не задохнулся. Ему показалось, что он сходит с ума, вот тогда ему стало ясно, что означает выражение «бороться с черным ангелом». Правда, это скорее напоминало схватку Лаокоона с морскими змеями, из мощных скользких объятий которых тот так и не смог вырваться… В часовне больше никого не было, эхом отдавалось в тишине тяжелое судорожное дыхание Феликса. Наконец, он не выдержал: встал и подошел к звонку. Под звонком на карточке было напечатано имя дежурного священника — Менард. Феликс нажал на кнопку, и его охватил ужас. Что же он натворил! Замогильный звон колокольчика медленно замирал в недрах часовни, но никто не отзывался. Феликс же продолжал прислушиваться, чувствуя себя полным идиотом и разом забыв про муки одиночества. Призывать священника в два часа ночи — это же неприлично! А что если бы его в самом деле мучили сомнения, касающиеся веры? Кризис на религиозной почве… Тогда ни один священник ни единым словом не укорил бы его из-за позднего часа — как врач, которого среди ночи разбудил бы умирающий. И все-таки Феликс чувствовал себя безответственным кретином, явившимся в церковь в неподобающее время. Как бы то ни было, ответом на его отчаянный зов была тишина. Он чуть склонил голову набок. Снаружи, на темной улице кошачья парочка завела свою жуткую любовную песнь. Где же он может быть, здешний священник? Феликс чувствовал себя не просто дураком, но преступником, не достойным внимания и сочувствия из-за своего эгоистического поведения. Развернувшись, он бросился к двери и распахнул ее. Снаружи продолжала шипеть вода, поскрипывали неугомонные водяные колеса. Феликс бесшумно затворил дверь и прижался лбом к холодной дубовой панели, так как его охватил жар. И в этот момент раздались шаркающие шаги и щелканье ключа в исповедальне. В конце концов священник отозвался на его призывы. Феликса вновь обуяли стыд и ужас. Он выскочил в уличный мрак, оставив священника с его часовней темноте и тишине. Дурацкое представление! После ему было очень непросто в этом покаяться, но не священнику, а Блэнфорду, который вскоре стал его спутником в ночных походах, когда они отправлялись на поиски Ливии. Именно тут, рядом с часовней, Блэнфорд распутал клубок смутных ассоциаций, делавших улицу Бон-Мартине столь незабываемой и значительной. Маркиз де Сад!

— Для меня этот город знаменателен прежде всего вот чем. Двумя фигурами из авиньонского, так сказать, бестиария, которые символизируют грандиозность размаха человеческих страстей и пороков. Две полярные точки. Я имею в виду Лауру Петрарки, который придумал совершенную романтическую любовь, и маркиза де Сада, который плеткой загнал эту любовь обратно в несчастное детство. Вот уж в самом деле парочка ангелов-хранителей!