Литконкурс Тенета-98 - [20]

У Сашиной кровати сидела няня и что-то вязала. Лицо мальчика просветлело.

— Няня, ты расскажешь мне сказку? — спросил он.

— Обязательно, — улыбнулась Арина Родионовна. — Раздевайся и ложись.

Саша моментально скинул одежонку и залез под одеяло.

— Про говорящих собак с Сириуса расскажешь? — просительно протянул он.

Няня нахмурилась:

— Отстань, пожалуйста. Я тебе уже о них рассказывала. Лучше я расскажу про спящую царевну.

— Ну-у, про спящую царевну я уже сто раз слышал! — заканючил Саша. — Расскажи про говорящих собак! Или про летающие глаза!

— Про летающие глаза ты тоже уже слышал, — няня начала сердиться. — Лучше я расскажу про Лукоморье.

— Но бабушка! Я не хочу про Лукоморье! Я хочу про летающие глаза! Или про говорящих собак!

— Будешь капризничать — вообще ничего рассказывать не буду! — Арина Родионовна была явно не в духе. — И не называй меня бабушкой!

Саша натянул одеяло на подбородок, посмотрел на няню и, поняв, что ничего от нее сегодня не добьется, вздохнул:

— Ладно, пусть будет про Лукоморье…

Няня некоторое время смотрела на него, словно собираясь с мыслями, затем подняла голову, полуприкрыла веки и, глядя куда-то вдаль, нараспев начала рассказывать:

— У Лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том… — она вдруг споткнулась, бросила испуганный взгляд на мальчика, тряхнула головой, словно отгоняя рассеянность, и продолжила: — Живет там ученый кот-баюн, который знает много-много сказок и умеет петь песни…

Через несколько минут Саша Пушкин крепко спал.

Проснулся он рано. Неяркое еще солнце пробивалось сквозь густую листву, гоняя по потолку блестящих веселых зайчиков.

Саша тихонько выбрался из-под одеяла, оделся и выглянул за дверь. Где-то внизу скрипнули половицы — наверное, ходила няня, а может быть, отец встал так рано. Попадаться кому-то на глаза Саше почему-то не хотелось — даже няне. Он осторожно прикрыл дверь, подошел к окну и выглянул наружу. Здесь — прямо над окном и чуть слева — из стены торчал старый ржавый железный крюк, неизвестно когда и для каких целей забитый. Если ухватиться за этот крюк и подтянуться, то можно было выбраться на крышу, а оттуда спуститься на задний двор — и попасть в сад. Саша давно уже разведал этот путь и частенько им пользовался, когда не хотелось отпрашиваться у родителей, чтобы пойти погулять. Это был его маленький секрет — когда он хотел побыть один, то запирал дверь изнутри, выбирался через крышу на улицу и долго бродил по соседскому саду, а затем тем же путем возвращался назад. Няня иногда ворчала на него за то, что он не открывает дверь, когда она стучится, но это случалось довольно редко — чаще всего никто ничего не замечал.

Сейчас у мальчика было как раз такое настроение — хотелось побыть одному, но не сидеть взаперти в четырех стенах, а бродить по саду, дышать прохладным утренним воздухом и слушать шелест листьев над головой. Хотелось на волю, на свободу, подальше от серых стен. Он закрыл дверь на крючок, ловко выбрался на крышу, перебрался на другую сторону дома — и вскоре был уже в саду.

В саду было тихо и прохладно — летняя жара еще не очнулась от ночного сна. Саша медленно шел вдоль аллей, вдыхал чистый утренний воздух и любовался солнечными лучами, прорывающимися сквозь густую листву. Ему нравилось здесь — этот сад был единственным местом на земле, которое никогда его не обманывало. Мальчик рос необыкновенно умным и наблюдательным и рано начал замечать ложь, окружавшую его. Порой ему даже казалось, что все, что он видит вокруг — ненастоящее. Как будто он смотрел на бутафорские декорации на сцене театра или на красивую панораму, нарисованную на стене. Он не помнил уже, где — не то прочитал, не то услышал, — фразу о том, что весь мир — театр, но эта фраза как-то сразу запала ему в душу — он вдруг почувствовал, что в ней гораздо больше истины, чем кажется на первый взгляд. Ему все время казалось, что люди, окружающие его, играют друг перед другом какие-то неведомые ему (а может, и им самим?) роли. При этом играют из рук вон плохо — он то и дело чувствовал фальшь. Например, он почему-то был уверен, что родители его очень любят, — но мать всегда старалась быть с ним построже, а отец вообще не замечал. А старая няня, наоборот, его недолюбливала — но при этом всегда улыбалась и старательно играла роль любящей бабушки. Вряд ли он смог бы четко и логично объяснить, как пришел к таким выводам, да и вряд ли даже смог бы сформулировать сами эти выводы — он просто чувствовал, что "что-то здесь не так" — а что именно, понять не мог. Что-то постоянно выпадало из колеи, концы не сходились с концами, и маленькая фальшивая нотка резала слух, нарушая стройную гармоничную картину окружающего мира. Фальшь сквозила в прохладных глазах отца, выглядывала из-за неуклюжих движений матери, пробивалась сквозь хрипловатые старческие нотки няниного голоса. Жесты расходились со словами, слова — с действиями, действия — с логикой. Даже его маленький трехлетний братик Лева, казалось, лишь играет роль его брата — а на самом деле нисколько на брата не похож. Ощущение фальшивости, «ненастоящести» окружающего мира появилось у него уже давно — вначале лишь как слабое мимолетное чувство, которое постепенно усиливалось и укреплялось и в конце концов стало устойчивым фоном всей его жизни. Это ощущение мучило его, неприятно резонировало в душе, заставляло чувствовать себя "не в своей тарелке". Только одна «настоящая» вещь была у него — это стихи. Только стихи говорили ему правду, только в них он видел гармонию, только в них не было фальши. Впрочем, нет, был еще вот этот сад — он тоже был настоящим. Единственное место, которое никогда его не обманывало, не играло никаких ролей и не пыталось притвориться декорацией к дурному спектаклю. Только здесь он чувствовал себя спокойно и умиротворенно — в гармонии с окружающим миром. Только здесь ему было хорошо.