Литературные сказки народов СССР - [2]

Каким было это нынешнее наречие, можно судить по сцене объяснения богатыря Алеши Поповича со своей возлюбленной:

«Ах! как ты жестока!» — вскричал невидимый Богатырь. Красавица смутилась и робким голосом вопрошала: «Кто ты? дерзкий! телесное ли существо?» — «Я существо тебя обожающее, немогущее дыхать, чтоб дыхание мое неподкрепляемо было твоею любовью». — «Для чего же ты не являешься предо мною в своем виде?» — «Вид мой! ах сударыня!.. Вам он ненавистен… обещаете ли вы простить Богатырю, вас оскорбившему?.. Однако, сударыня, — сказал Богатырь, обернувши камень перстня и бросаясь перед нею на колени, — можете ли вы быть так жестоки, чтоб не простить сей покорности? Позвольте мне за него поцеловать сию прелестную руку».

На таком наречии изъяснялись Алеши Поповичи и Добрыни Никитичи в сказках Левшина и Чулкова, приспособленных к чтению, к литературным вкусам своего времени. Правда в 1794 году Н. М. Карамзин в своей богатырской сказке «Илья Муромец» восклицал:

Нам другие сказки надобны;

Мы другие сказки слышали

От своих покойных матушек…

Но эти другие сказки появились лишь в пушкинские времена. О них поэт скажет в 1824 году в письме к брату из Михайловского: «Вечером слушаю сказки — и вознаграждаю тем недостатки проклятого своего воспитания. Что за прелесть эти сказки! Каждая есть поэма!»

В Михайловском Пушкин не просто слушал сказки Арины Родионовны: он начал записывать их, начал создавать свои сказки-поэмы.

К сказкам покойных матушек, вслед за Пушкиным и благодаря Пушкину, обратились в 1831 году Жуковский и Гоголь. Впрочем, 1831 год — дата условная. Идеи, выраженные Пушкиным, Жуковским, Гоголем, что называется, носились в воздухе, на них основывался романтизм, противопоставивший эстетике «украшенного подражания природе» (В. Г. Белинский) XVIII века стремление к подлинности, к простоте. В теории трех стилей классицизма, как известно, народная культура относилась к самому низшему роду. Весьма характерны в этом отношении извинения Тредиаковского за приведенные им примеры из народных песен. «Прошу читателя не зазрить меня и извинить, что сообщаю здесь несколько отрывченков от наших подлых, но коренных стихов: делаю я сие токмо в показание примера». В данном случае подлый — определение социальное, подлыми назывались рабы, холопы, а потому и песни их тоже были подлыми, простонародными. Романтики обратятся именно к этим коренным стихам, в народных сказках, легендах, преданиях они откроют подлинную, неукрашенную природу, обратятся к истокам, к корням. И в то самое время, когда молодой Гоголь еще только просил у матери «расспросить старожилов», сообщить ему «все возможные поверья и обычаи», эти украинские поверья и обычаи в 1829 году уже появились в свет в «Русалке» и «Оборотне» Ореста Сомова.

Орест Сомов — первооткрыватель фольклора в русской литературе. Он широко использовал сказки, поверья, легенды, пословицы, поговорки, небылицы в лицах, народную демонологию. Во многих его сказках нетрудно узнать черты народных «страшилок», что тоже вполне соответствовало традициям русского и европейского романтизма. Немалой популярностью пользовались у читателей той поры всевозможные переводные и отечественные романы «ужасов», среди которых был, например, «Вампир», приписываемый Байрону (он вышел в 1828 году в Москве в переводе и с комментариями П. В. Киреевского). Об этих романах «ужасов» и писал Орест Сомов во вступлении к «Оборотню»: «Корсары, Пираты, Гяуры, Ренегаты и даже Вампиры попеременно, один за другими, делали набеги на читающее поколение или при лунном свете закрадывались в будуары чувствительных красавиц. Воображение мое так наполнено всеми этими живыми и мертвыми страшилищами, что я, кажется, и теперь слышу за плечами щелканье зубов Вампира». При этом сам Орест Сомов обращался не к этим общелитературным страшилищам, а к русской народной демонологии. «Я хотел вас подарить, — сообщал он читателям, — чем-то новым, небывалым, а русские оборотни, сколько помню, до сих пор еще не пугали добрых людей в книжном быту».

«Русалка», «Оборотень», «Киевские ведьмы», «Сказка о Никите Вдовиниче» Ореста Сомова, «Русалка», «Жених» А. С. Пушкина, «Кровавый бандурист», «Майская ночь, или Утопленница», «Страшная месть», «Заколдованное место» Н. В. Гоголя — эти и многие другие произведения так называемой «неистовой» школы в русском и европейском романтизме (литература «ужасов» своего времени) основывались на фольклоре. Народные «страшилки» — один из древнейших фольклорных жанров. Слушая сказку о «мертвецах, о подвигах Бовы», засыпал юный Пушкин, «страшные рассказы зимою в темноте ночей» пленяли пушкинскую Татьяну Ларину, ими заслушивались мальчики в тургеневском «Бежином луге». В 20-е годы эти «страшилки» впервые ввел в литературу Орест Сомов.

Почти одновременно с «Малороссийскими былями и небылицами» Порфирия Байского (под таким псевдонимом выступал в печати Орест Сомов) и всякой невидалью, которую «швырнул в свет какой-то пасичник» Рудый Панько, в 1832 году стали выходить «Были и небылицы казака Владимира Луганского» (Владимира Даля).

Более пятидесяти лет отдал Владимир Иванович Даль созданию «Пословиц русского народа» и «Толкового словаря живого великорусского языка» — выдающихся памятников народной языковой культуры, но в 30-е годы современники Пушкина и Гоголя знали не лексикографа и языковеда Владимира Даля, а сказочника казака Луганского «Твоя от твоих! Сказочнику казаку Луганскому — сказочник Александр Пушкин», — с такой дарственной надписью Пушкин вручил Владимиру Далю свою «Сказку о рыбаке и рыбке».