Литературные первопроходцы Дальнего Востока - [92]

Рулёв (как порой и сам Олег Куваев, никогда не вступавший в партию и даже вышедший из комсомола) иногда кажется последним настоящим коммунистом в ту эпоху, когда понятия «коммунист» и «член КПСС» разошлись непоправимо далеко. Он пытается влить новое, живое вино в старые административные мехи советского общества. Создавая коммуну, Рулёв выступает кем-то вроде нового педагога Макаренко[454], но сугубо по собственной инициативе: госзаказа на спасение утопающих больше нет (критик Игорь Литвиненко, впрочем, считает, что Рулёв – «изощрённый и многослойный» корыстный эгоист, получающий удовольствие от своих благодеяний по отношению к бичам и от руководства ими, «самолюбивый делец, мечтающий стать сверхчеловеком в окружении облагодетельствованных им “простых людей”»). В итоге Рулёва снимают с должности директора совхоза за нарушение финансовой дисциплины и неправильный подбор кадров. После этого он печёт хлеб в каком-то чукотском колхозе, а потом гибнет – развязка не только трагическая, но и символическая. Умирает и «праведник» Мельпомен. В этом безнадёжном финале можно услышать предчувствие социальных катаклизмов, разразившихся десятилетием позже, уже после ухода Куваева, на куда большей Территории – от Балтийского моря до Берингова. Жизнь продолжилась – но уже без благородных идеалистов. Великий Эксперимент провалился, «хозяйство Рулёва» пошло прахом, его «республика гордых людей» оказалась failed state. Но нескольких людей Рулёв всё-таки спас – а значит, и жил не зря.

Артикулируемые Олегом Куваевым в романе и в связи с ним правила бегства и жизни порой похожи на библейские заповеди. «Смысл в том: опомнитесь, граждане, и усвойте истину, что человек в рванине и с флаконом одеколона в кармане столь же человек, как и квадратная морда в ратиновом пальто, брезгливо его обходящая. Этому учил Христос. Этому, если угодно, учил В. И. Ленин. И пусть исполнятся слова: “Кто был ничем, тот станет всем”. Вспомните гимн, бывший гимн государства, граждане с квартирами и польтами», – писал он. И ещё: «Политика меня не интересует, а с точки зрения патриотизма и верности своему государству – я верен ему и патриот не менее, чем Леонид Ильич Брежнев. У меня горит душа о другом. О смысле человеческой, любой человеческой жизни».

«Выдавать дешёвку мы не имеем права»

Из откровенных до исповедальности писем Олега Куваева мы узнаём о его страстях, женщинах, запоях, попытках самоубийства. О постоянном недовольстве собой: переписал «Территорию» пять раз, а надо бы ещё пять – «получился бы неплохой роман». Куваев шутливо жалуется на качество отечественного портвейна. Сверяется с любимыми Хэмом и Фолкнером, заключая: «Выдавать дешёвку мы не имеем права».

В письмах Куваева – афористичные размышления о литературе: «В нашей действительности честной литературы, не заказанной “идеологическими” органами, быть не может. А те, кто заказывает, глупы и не понимают, что нашей идеологии нужна именно честная настоящая проза». Или: «Достоинство каждого успеха в том, что он приходит к тебе, когда тебе на него наплевать… Если же успех к тебе пришёл рано, когда он тебе нужен и тебе на него не наплевать, – тогда тебе крышка как человеку и как литератору».

О жизни: «Масса в общем понятии этого слова всегда дура». Или: «Наиболее годен для жизни сейчас эдакий тип с квадратной челюстью и обтекаемой совестью». Или: «Насчёт пьянки я тоже стал строг, жаль расшвыренных лет, но опять-таки чувство такое, что не было бы расшвыренных лет – не было бы целеустремлённости».

О Москве: «Великое облако бесполых болтунов и болтуних с выразительными рожами и отработанным внешним видом окружает телевидение, газеты, всякие околоредакционные сферы… Настоящим парням среди них не место».

Он много работал для кино, но считал эту работу «бодягой» – «ни для ума, ни для души, разве что для денег». Говорил себе: «Если бы некий там джинн предложил мне на выбор: написать хотя бы одну действительно хорошую книгу и плохо кончить в сорок пять или не написать ничего путного, но прожить до восьмидесяти, я бы без секундного колебания выбрал первое».

Примерно так и вышло.

Написал он сравнительно немного. Зато, как заметил по другому поводу Андрей Битов, «лишнего не написал».

Книги Олега Куваева – именно «проза»: тяжеловесное, суровое, серьёзное слово, так подходящее к его текстам. Прочная горная порода, которой сложена наша планета. Хлеб, мясо, рыба – не какие-нибудь конфеты или соусы.

Сам Куваев говорил, что жизнь скорее проиграл. Но он вообще не отличался безоблачно-весёлым взглядом на жизнь. От себя требовал вдвойне и втройне. Почти всё написанное собой беспощадно называл «плешью».

Выиграл Олег Куваев или проиграл – это смотря как смотреть и с чем сопоставлять: с задачами, которые он сам ставил для себя, или же с тем, как прожили-протратили жизнь другие. Мы, например. Которых не было на тех самых тракторных санях из «Территории» и лицо которых не обжигал морозный февральский ветер.

«Территория», «Весенняя охота на гусей», «Правила бегства»… – самая настоящая антиофисная проза, написанная в годы, когда вместо «офис» ещё говорили «контора». Олег Куваев – альтернатива обществу потребления, безбедно-бесцельной городской жизни. Его тексты сегодня становятся только современнее, потому что настоящая эпидемия потребительства захлестнула нас уже после ухода Куваева. А он писал об этом ещё в 1960-х и 1970-х, видя в «приобретательстве» угрозу человеческому.