Литературные майораты - [28]

Въ подкрѣпленіе этихъ положеній я приведу нѣсколько фактовъ.

Такъ напр.: мы пробовали ввести у себя монархическое правленіе и поставить цѣлью его защиту свободы. Подобная цѣль входила въ составъ революціонной программы; но осуществить ее намъ не удалось. Передъ нами былъ примѣръ Англіи, намъ оставалось слѣдовать указанному ею пути. Англичанинъ сказалъ себѣ: «я защитникъ монархіи, я отстаиваю принципъ королевской власти; но эта королевская власть должна быть такова, какой я желаю; король будетъ царствовать, назначать министровъ, служить точкою соединенія между правительствомъ и народною волею, выражаемою большинствомъ; но онъ не будетъ управлять страною, не будетъ имѣть вліянія на администрацію, — управленіе и администрація останутся за мною. Государь будетъ во всемъ раздѣлять мое мнѣніе и друзьями его будутъ только мои друзья»…

Произнеся самому себѣ подобную сентенцію, англичанинъ не прибавилъ однако по испанскому обычаю: Y sino no; онъ не предоставилъ своему государю права выбора и торга. Англичанинъ не такъ гордъ какъ испанецъ, но за то гораздо тверже его. Онъ захотѣлъ имѣть государя, выполняющаго всѣ его желанія и нашолъ такого. Въ англійскомъ народѣ и безъ того уже много недостатковъ, по крайней мѣрѣ дѣйствительно хорошимъ его качествамъ слѣдуетъ отдавать должное. Не мало борьбы пришлось вынести Англіи для того, чтобы достичь своей цѣли; одинъ изъ честнѣйшихъ ея королей погибъ на эшафотѣ, другой былъ изгнанъ изъ государства со всѣмъ своимъ потомствомъ; вѣрноподданные англичане оплакивали подобныя бѣдствія; но наконецъ королевская власть покорилась, смирилась и въ настоящее время живетъ въ совершенномъ ладу съ народомъ.

Франція — страна также монархическая (не знаю съ какой стати Indépendance Belge, далеко не республиканская газета, недавно упрекнула меня за подобное мнѣніе). — Франція страна монархическая до костей, демократизмъ ея глубоко проникнутъ монархизмомъ. Напрасно впродолженіи тридцати лѣтъ и ходъ событій, и голосъ личной выгоды, и парламентарная діалектика стремятся увлечь ее въ другую сторону; инстинктивное влеченіе преодолѣваетъ всѣ постороннія вліянія. Франція искренно предана монархизму, въ какой бы формѣ онъ не проявлялся — въ диктаторской, въ императорской, въ президентской, въ легитимистской или въ орлеанистской; утверждающіе противное говорятъ неискренно.

Такъ какъ въ наше время невозможна монархія абсолютная, то Франція, по примѣру Англіи, вздумала обращать на путь истинный своихъ прежнихъ деспотовъ. Для этаго она перевезла своего короля изъ Версаля въ Парижъ, вернула его изъ Варенна, заставила его присягнуть въ вѣрности конституціи, надѣла на него красную шапку, а наконецъ взвела и на гильотину. Впослѣдствіи она бросила Наполеона I, прогнала Карла X, свергла съ престола Луи-Филиппа; два раза грозилась она ввести у себя республику и въ результатѣ всего этого получился Наполеонъ III. Можемъ ли мы въ настоящее время похвастаться тѣмъ, что укротили, передѣлали монархическое правленіе, съ которымъ никакъ не можемъ разстаться? Достигли ли мы того образа правленія, который считали наилучшимъ отцы наши въ 1789 г., къ которому дважды возвращались ихъ дѣти, словомъ того политическаго устройства, о которомъ думалъ Монтескье, которое хорошо понималъ Тюрго, котораго желало учредительное собраніе, которое пробовали осуществить хартіи 1814 и 1830 г., котораго требуетъ и въ настоящее время большинство нашихъ либераловъ?

Нѣтъ, монархическій элементъ и до сихъ поръ преобладаетъ въ нашемъ государственномъ устройствѣ; мы не могли ни обойтись безъ монархіи, ни умѣрить ея, такъ что наконецъ намъ надоѣло даже и говорить о республикѣ и мы кончили тѣмъ, что преспокойно дали взнуздать нашего ретиваго коня. Это переходный порядокъ вещей, скажете вы. Правда, но въ нашей жизни и все вѣдь переходно. Потребность свободы съ каждымъ годомъ дѣлается все настоятельнѣе, уваженіе къ власти становится все менѣе и менѣе прочнымъ, общественные интересы все болѣе и болѣе совпадаютъ съ частными, а поэтому можно предполагать (и такое предположеніе еще болѣе подкрѣпляется тѣми уступками, на которыя въ послѣднее время рѣшилось императорское правительство), что вскорѣ французскій народъ, если не пріобрѣтетъ полной автократіи, то по крайней мѣрѣ приметъ значительное участіе въ государственномъ управленіи. Но кромѣ того, что отличительныя свойства французской націи заставляютъ не слишкомъ то твердо вѣрить осуществленію подобнаго предположенія, еслибы даже ему и суждено было осуществиться, то этотъ счастливый исходъ дѣла пришлось бы приписать ходу событій, даже благоразумію императорской власти, но отнюдь не народной волѣ.

Въ такомъ случаѣ вышло бы то же самое, что въ 1848 г., когда всѣ стали республиканцами по неволѣ, но никто не могъ похвастаться тѣмъ, что одержалъ побѣду надъ монархическою властью.

Я упираю на этотъ фактъ, такъ легко объясняемый нашими историками, которые сваливаютъ всю вину на королей и говорятъ, что нація принуждена была низвергать королей, нарушавшихъ свои обѣщанія. Какъ будто значеніе власти и не заключается именно въ возможности безпрестанно ее превышать! Какова бы ни была вина жены, но разводъ всегда набрасываетъ подозрѣніе и на мужа; что же послѣ этаго сказать о человѣкѣ, четыре раза прибѣгавшемъ къ разводу? — Всѣ наши распри похожи на домашнія ссоры, изъ которыхъ монархія въ концѣ концовъ всегда выходила торжествующею, въ народѣ же, представляющемъ собою мужескій полъ, всегда недоставало стойкости и рѣшительности. Мы не слишкомъ сильно стояли за конституцію девяносто перваго года, которая исказилась прежде чѣмъ получила силу и поддались на республиканское правленіе девяносто третьяго года, котораго вовсе не желали. Когда послѣ 18 брюмера Сіесъ попробовалъ снова привести насъ къ конституціонной системѣ, то мы встрѣтили апплодиссментами слова Бонапарта и нашли совершенно основательнымъ, что ему не хочется быть