Литературные майораты - [17]
Остается только распорядиться съ міромъ духовнымъ, съ міромъ идей такъ же, какъ распорядились съ землею, т. е. размежевать его на участки между частными владѣльцами. Къ этому-то именно и стремится г. де Ламартинъ.
«Человѣкъ трудится надъ обработкою поля или надъ изобрѣтеніемъ выгоднаго ремесла. За это ему предоставляется право собственности на его произведенія, а по смерти его это право переходитъ къ наслѣдникамъ, назначеннымъ или закономъ или завѣщаніемъ. Другой человѣкъ, забывая самаго себя и семью, убиваетъ всю свою жизнь на то, чтобы обогатить человѣчество какимъ нибудь геніальнымъ произведеніемъ или новою идеею, которая произведетъ переворотъ въ цѣломъ мірѣ… Идея созрѣла, геніальное произведеніе вышло въ свѣтъ; весь образованный міръ пользуется этимъ произведеніемъ; торговля и промышленность эксплуатируютъ имъ въ свою пользу; оно дѣлается источникомъ богатства, порождаетъ милліоны, переносится изъ одной страны въ другую, какъ растеніе».
«Неужели же этимъ произведеніемъ должны пользоваться всѣ, кромѣ самаго автора, его вдовы и дѣтей, которые будутъ бѣдствовать въ то время, какъ неблагодарный трудъ отца будетъ обогащать и общество и постороннихъ частныхъ лицъ».
Г. де-Ламартинъ принимаетъ свои громкія, краснорѣчивыя фразы за доказательства. Гиперболы, антитезы, возгласы и декламація замѣняютъ для него логику. Отъ него требуютъ опредѣленія, а онъ рисуетъ картину, — доказательства, а онъ призываетъ боговъ во свидѣтели, клянется своею душою, вызываетъ духовъ, плачетъ. Г. де Ламартинъ принадлежитъ къ числу писателей, извлекшихъ наиболѣе выгодъ изъ своей болтовни; онъ награжденъ, свыше заслугъ своихъ, и деньгами и славою, — а жалуется на бѣдственное положеніе. Кто же въ этомъ виноватъ? Можно ли обвинить общество въ неблагодарности за то, что г. де Ламартинъ только и умѣетъ что размышлять?
Я готовъ согласиться на исполненіе желанія г. де Ламартина, но нужно точнѣе знать чего именно онъ требуетъ. Попробуемъ привести въ ясность мысль этого великаго рифмоплета.
Ему хочется, чтобы литературная собственность не смѣшивалась съ простымъ владѣніемъ литературнымъ произведеніемъ или цѣною его; ему хочется, чтобы она по отношенію къ міру интеллектуальному и нравственному была тѣмъ же самымъ, чѣмъ поземельная собственность въ отношеніи міра промышленнаго и земледѣльческаго. Тутъ, значитъ, требуется присвоить автору, самую идею, клочокъ интеллектуальнаго и нравственнаго міра, а не формулу, не внѣшнее выраженіе этой идеи. Такое заключеніе очевидно вытекаетъ изъ сравненія писателя, создающаго и развивающаго идею съ человѣкомъ, который обработываетъ поле и, съ дозволенія общества, становится собственникомъ этаго поля.
Даже г. Фредерикъ Пасси, одинъ изъ самыхъ ярыхъ защитниковъ литературной собственности, столько же ненавидящій софистовъ какъ и г. де Ламартинъ, находитъ, что въ высшей степени несправедливо такимъ образомъ защищать принципъ раздробленія общественной собственности и завладѣнія ею посредствомъ обработки; что подобныя разсужденія ведутъ къ уничтоженію поземельной собственности; что люди, высказывающіе подобныя мнѣнія, сознательно или безсознательно, становятся злѣйшими врагами права собственности. Такъ же смотритъ на это и г. Викторъ Модестъ. Я, съ своей стороны, вполнѣ согласенъ съ гг. Фред. Пасси и Викторомъ Модестомъ; я готовъ обѣими руками подписаться подъ такими разсужденіями и потому считаю требованіе г. де Ламартина совершенно неосновательнымъ.
На какомъ же принципѣ можетъ быть основана литературная собственность, — говоритъ г. Фредерикъ Пасси, — если для установленія ея недостаточно качества производителя, обработывателя и акушера идеи? Неужели она можетъ возникнуть вслѣдствіе одного произвола законодателя? — Боссюэтъ и Монтескье, замѣчаетъ г. Викторъ Модестъ, утверждали, что поземельная собственность основывается единственно на положительномъ законодательствѣ. Но эта система въ настоящее время брошена вслѣдствіе ея односторонности, произвольности и наконецъ потому, что она не разрѣшаетъ того страшнаго вопроса: почему законодатель, устанавливая право собственности, не раздѣлилъ землю поровну между частными владѣльцами и не принялъ мѣръ для того, чтобы и впредь, не смотря на все движеніе народонаселенія, продолжало существовать подобное равенство? Устанавливая право собственности, законодатель, конечно, имѣлъ на то свои основанія; онъ руководился соображеніями общественнаго порядка, а такія соображенія непонятны при неравенствѣ состояній. Но если, по современнымъ понятіямъ, одной законодательной дѣятельности недостаточно для установленія поземельной собственности, то для собственности интеллектуальной тѣмъ болѣе нужны еще другія основанія. Если допустить даже, что собственность поземельная введена путемъ законодательнымъ, то неужели же изъ этаго вытекаетъ для законодателя обязанность, въ видахъ симетріи, создать еще и собственность литературную? —
Что касается до права завладѣнія или завоеванія, посредствомъ котораго также думали объяснить происхожденіе литературной собственности, то конечно всѣ юристы и экономисты отвергаютъ его. Мысль о подобномъ правѣ могла явиться только въ варварскія времена феодализма, а въ настоящее время никто не рѣшится ее поддерживать.
